СОДЕРЖАНИЕ:
- ЧЕТЫРЕ СФЕРЫ СОЦИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ
- МАРКСИСТСКАЯ СЛЕПОТА
- ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ СОЦИАЛИЗМА
- СЛИШКОМ ТУПЫЕ ДЛЯ СЛОЖНЫХ ОБЩЕСТВ?
- ЭЛЕМЕНТАРНО, ВАТСОН
- ДИАГНОЗ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
- ПРИМЕЧАНИЯ
Из всех идей, представленных в моей книге «Общество Слышащее», эта самая важная: Средний действующий ценностный мем населения — наиболее важный фактор, определяющий, возможен ли для общества переход на следующую стадию развития.
Данная статья представляет собой слегка отредактированный отрывок из книги Ханзи Фрейнахта «Скандинавская Идеология: Политический путеводитель метамодерниста, Книга вторая». Это вторая книга из серии о метамодернистской мысли, произведения популярной философии, в котором исследуется природа психологического развития и ее политическое значение.
Если вы читали «Слышащее общество», вам должны быть знакомы следующие шесть ценностных мемов, каждый из которых основывается на предыдущем, являясь «более поздней» или даже «более высокой» стадией развития.
- Анимистический
- Фаустианский
- Постфаустианский (или традиционный)
- Модернистский
- Постмодернистский
- Метамодернистский
Трудно переоценить, насколько важно повысить средний действующий ценностный мем. Самая блестяще продуманная конституция и лучшие демократические институты в мире — ничто, когда большинство населения придерживается этоса воинов-викингов, т.е. тяготеет к фаустианскому ценностному мему. Так же и слышащее общество не может полностью осуществиться, пока подавляющее большинство людей остаются ограничены модернистским, рационалистическим мировоззрением. Его просто не будет.
Ваш действующий ценностный мем определяет, например, считаете ли вы меры против разрушения окружающей среды первоочередной задачей или верите, что иностранные религии представляют наибольшую угрозу вашему существованию. От него зависит, верите ли вы, что для острых проблем нашего времени, затрагивающих, к примеру, миграцию, глобальную бедность и финансы, необходимы транснациональные решения, или считаете увеличение военных бюджетов собственной нации лучшим способом ведения международных отношений. Он влияет на то, насколько вы заботливы и внимательны по отношению к другим людям, скольких людей и других живых существ вы включаете в свой круг солидарности. В то время как люди высоких ценностных мемов, как правило, беспокоятся о благополучии всех представителей рода человеческого, во всех странах, независимо от социального происхождения, люди более низких ценностных мемов обычно имеют меньший круг солидарности, часто включающий только жителей одной страны и только тех из них, что отвечают определенным критериям, и практически никогда — животных, за исключением тех, которых держат дома. И, как показал коммунистический эксперимент, солидарность не может быть навязана сверху; ей нельзя научить, и уж тем более нельзя вызвать ее силой. Истинная солидарность может возникнуть лишь добровольным и спонтанным образом, исходя из человеческих умов и сердец.
Наши ценности проистекают из нашего уровня психологического развития и играют исключительно важную роль в развитии общества. Они устанавливают пределы, дальше которых не может зайти прогресс, и определяют, насколько хорошо функционирует общество на текущем уровне технологического развития.
Однако стоит заметить, что действующий ценностный мем не равен общему уровню познавательных способностей, в соответствии с которым действуют люди. Под действующим ценностным мемом я подразумеваю всего лишь ценности определенного уровня социального развития, такого как модернизм или постмодернизм, к которым человек тяготеет сильнее всего. Это значит, что оценка ценностного мема человека не зависит от сложности и глубины его мысли, а определяется всего лишь набором ценностей, которым он искренне привержен.
К примеру, если человек ставит гендерное равенство, защиту окружающей среды и прав животных выше экономического роста, свободы выбора и частной собственности, можно с уверенностью сказать, что он тяготеет к постмодернистскому ценностному мему — и не важно, демонстрирует ли он выдающуюся экзистенциальную глубину, способен ли деконструировать тексты или грамотно проводить дискурсивный анализ. Такой способ определения ценностного мема более точный, не такой субъективный и не допускает так много домыслов, как другие модели (вроде Спиральной Динамики). Если человек демонстрирует веру в определенный набор ценностей и если можно с минимальными сомнениями подтвердить, что эта вера искренняя, значит данные ценности — те, к которым человек тяготеет.
Каждое общество имеет своего рода демографическую структуру, в которой различные процентные доли населения проявляют и воплощают в себе разные «ценностные мемы», более или менее прогрессивные и соответствующие различным экономическим и социальным средам. Это соотношение изменяется со временем, чаще двигаясь в сторону более высоких ценностных мемов по мере усложнения общества.
Ценностные мемы можно рассматривать как своего рода политико-психологические стадии развития. Более крупные и сложные общества требуют от населения более высоких ценностных мемов, чтобы функционировать и быть устойчивыми. Ценностные мемы, конечно, не являются точной мерой того, какова человек и как она мыслит, но, четкие различия между людьми разных ценностных мемов определенно существуют.
К примеру, сегодняшнее шведское население (в целом верящее в демократию, права человека, светскую науку, справедливые дебаты, гендерное равенство и самовыражение) имеет «более высокий» средний ценностный мем, чем население сегодняшнего Афганистана (что проявляет более традиционалистские ценности: религиозный партикуляризм, праведность и грех — и придаёт большее значение выживанию, нежели самовыражению).
Когда традиционное общество модернизируется и люди становятся богаче, счастливее и образованнее, большая часть населения, как правило, переходит к более высоким ценностным мемам всего за несколько поколений. Таким образом, существует связь между продолжительными периодами политической стабильности и инклюзивного экономического роста и высоким средним ценностным мемом населения.
Как я говорил ранее, более высокие ценностные мемы обычно отвечают функционированию и потребностям более крупных и сложных обществ. Например, быть христианским фундаменталистом с националистическими взглядами и думать, что целомудрие женщины важнее ее образования — стратегия, которая едва ли поможет в построении устойчивого порядка в сегодняшнем гиперсложном, взаимосвязанном и все в большей степени постиндустриальном глобальном обществе. «Традиционалистский» ценностный мем и его моральная интуиция просто несовместимы с реальными системами формирующегося сегодня глобального общества.
Динамика здесь довольно проста и интуитивно понятна. Если общество процветает, а игры повседневной жизни становятся мягче, справедливее и прощают больше ошибок, у людей появляется возможность мыслить более универсальными, дальновидными, тонкими и сложными категориями. Если люди могут потратить годы на самообразование и свободное преследование своих интересов, они открывают для себя более сложные идеи и ценности. Можно сказать, они «могут себе это позволить», что обычно способствует психологическому и культурному развитию.
Когда дела идут плохо, люди склонны переставать доверять друг другу, мысленно цепляясь за более простые и маленькие миры, более малые и простые круги солидарности — по понятным причинам делая упор на выживании в короткий и средний срок и избегая личных рисков. Как мы обсуждали ранее в этой книге, общественное развитие всегда приносит с собой новые трудности и недовольства, новые неприятные проблемы. Поэтому негативные аспекты развития общества в направлении большего благополучия и сложности периодически порождают социальную напряженность, которая приводит к снижению среднего ценностного мема — что мы могли наблюдать в ходе недавних антииммиграционных популистских восстаний на Западе.
Именно люди с высокими ценностными мемами в среднем склонны создавать и подпитывать институты и практики, которые поддерживают (делают возможным, делают устойчивым) существование крупных и сложных обществ. Это вовсе не значит, что они «лучше, как люди»; только сравните избалованных и самовлюбленных сорванцов в шведских школах и милых, добрых, трудолюбивых и признательных учениц деревенской школы для девочек в Судане. Современные шведские школьники ужасны, и любой честный учитель в ее либеральной системе образования вам с радостью это подтвердит. Ну сколько можно в своих айфонах сидеть? Тем не менее, шведские дети бесспорно проявляют более высокий средний ценностный мем.
Я лишь хочу сказать, что существует совокупное различие, связанное с ценностными мемами. Нормально не иметь формальных законов и верить в магию предков, если вы племя из 150 человек. Но для глобальной мир-системы из семи с лишним миллиардов во времена стремительных экономических и технологических перемен, при множестве экологических кризисов, которые могут ударить в ближайшие сто- и десятилетия — это может закончится плачевно. Танец дождя, разговоры с духами и обряды перехода помогают лишь постольку-поскольку.
Четыре сферы социального развития
Взглянув шире, мы обнаружим, что средний действующий ценностный мем, в свою очередь, лишь один из нескольких факторов, которые позволяют описать, насколько «развито» то или иное общество.
Действующий ценностный мем описывает, как человек или группа людей видят мир и интуитивно определяют свое место в нем, их моральные принципы и т.д. Можно назвать это «психологическим развитием». Но так же, как ценностный мем составляют четыре аспекта, так и само развитие общества состоит из четырех различных, но тесно связанных между собой сфер развития. Это:
- Психология (включая ценностный мем и не только)
- Поведенческое развитие
- Система; системное развитие
- Культура; культурное развитие
Таким образом, ценностные мемы, политическая психология населения, являют собой лишь одну из четырех сфер развития. Так что давайте охарактеризуем и вкратце обсудим остальные три.
Вторая сфера развития связана с реальным поведением людей, которое в не меньшей степени зависит от того, в каких ситуациях люди находятся, в каких взаимодействиях принимают участие, какие поведенческие сигналы посылает окружение, какое поведение поощряется и так далее. Необходимо проводить различие между действующими ценностными мемами людей и их поведением, поскольку поведение всегда находится под влиянием конкретных ситуаций. Эти определенные наблюдаемые формы поведения тоже можно развивать; они могут быть вовлечены в новые и более продуктивные отношения, которые вместе образуют более сложные и устойчивые структуры.
Далее, можно рассмотреть эти общие шаблоны поведения как часть более обширной социальной системы: рыночные потоки, технологические цепочки производства и распределения, бюрократия, транспорт и коммуникации; даже система управления, образовательная система, средства массовой информации, судебная система и система здравоохранения — и все это в пределах тех рамок, которые устанавливают экосистемы и биосфера. Данные системы также способны развиваться: можно перейти от ископаемого топлива к возобновляемым источникам, от конституционной монархии к парламентскому представительству, от натурального хозяйства к индустриальному капитализму и так далее. Такова третья сфера развития.
В зависимости от угла зрения можно рассматривать системы как паттерны, возникающие в результате конкретных поведений множества реально существующих людей — или же рассматривать действия отдельных людей как определяемые и ведомые комплексными системами, большими, чем поведение одного человека. Однако более хитрый способ смотреть на это в том, что поведение, психология, и системы постоянно взаимодействуют или, говоря точнее, со-возникают, то есть возникают вместе и определяют друг друга.
И наконец, четвертая сфера развития: культура. Сюда входят такие вещи как нормы, ценности, традиции, языки, искусство, философия, религиозные практики, гендерные роли, привычки и обычаи повседневной жизни, коллективные воображаемые миры, общие этнические границы, культурные отсылки, сами собой разумеющиеся факты и ожидания — целые искусственные вселенные, построенные из историй о Вселенной и нашем месте в ней.
Развитие культуры — есть развитие нашего символьного понимания реальности.
Сравним современную Францию с ее средневековой предшественницей. Можно ли сказать, что культура развилась? Появилось ли у людей больше слов, больше неоднозначных способов смотреть на мир, больше универсальных ценностей? Думаю, можно смело сказать, что это так.
Итак, я назвал четыре сферы развития:
Как вы можете видеть из рисунка, существует микро-макро ось (в нашем случае, вертикальная, где верхнее направление относится к вещам, которые изучают на уровне мелких повседневных взаимодействий и отдельных людей, а нижнее — к вещам, изучаемым в массовом масштабе: структуры, статистика, средние значения и пр.) и ось внутреннего-внешнего (горизонтальная, где слева — вещи, которые должен знать и интерпретировать сам объект исследования, а справа — то, что можно куда лучше увидеть и описать «снаружи»). Два микро-сектора (психология и поведение) изучают людей и их повседневные взаимодействия, два макро- (культура и системы) изучают общество в целом. Два «внутренних» сектора (психология и культура) изучают вещи ощущаемые и переживаемые, тогда как два «внешних» (поведение и системы) занимаются изучением «объективных» реальностей.
Обратите внимание, что это еще не вся модель — я всего лишь даю вам очень упрощенную версию.
Ранние предвестия этой модели можно найти уже в середине двадцатого века у великого американского социолога Толкотта Парсонса в его теории «структурного фундаментализма» — но в ней еще многого не хватает. С тех пор сразу несколько крупных мыслителей более или менее независимо пришли к той самой модели, описанной выше: социология Джеффри Александера (один из самых известных американских социологов, который все же утверждает, что макроскопические явления определяют течение микроскопических в большей степени, чем наоборот), метатеория Джорджа Ритцера (главная в мире ходячая энциклопедия социальных наук, который считает, что все четыре сферы взаимодействуют на равных основаниях), киберсемиотика Сёрена Бриера (звезда среди нердов Дании, ради разговора с которым я однажды без приглашения ворвался на вечеринку, что нашел более философски обоснованную модель, использовав совершенно другой метод) и четыре квадранта Кена Уилбера (это единственная теория, которая наиболее ясно описывает как аспекты развития всех четырех областей, так и их фрактальную связь друг с другом). Все четверо выдвинули почти к одну и ту же теорию независимо друг от друга в пятнадцатилетний период после 1980 года. Теория Уилбера — самая молодая, но, безусловно, и самая изящная.
А также есть масса других близко мыслящих теоретиков, которые говорят другие, но тесно связанные вещи: Юрген Хабермас, поздний Рой Бхаскар, Эдгар Морен, Фритьоф Капра и комиссия Гюльбенкяна… Никто из них не представил эту конкретную модель, но холистически все они находятся где-то рядом, все говорят примерно одно и то же — и все делают акцент на разных частях этой истории и, конечно, работают с различными ее темами.
А еще существует вид мыслителей, которые не очень любят разбивать что-либо на отдельные области (так как это кажется слишком механистичным и упрощенным, будто пережиток времен Канта или даже Декарта), но все еще говорят нечто похожее — что различные виды социальных явлений возникают вместе и переплетены друг с другом. Среди них вы найдете философа и физика Карен Барад, политолога Александра Вендта, политического психолога Шона Розенберга, философов Барда и Зодерквиста — и многих других, смотря насколько длинную цепочку рассуждений вы готовы допустить. Вариации этой модели можно обнаружить в психологии, психиатрии и даже медицине.
Главным образом, я хочу сказать, что в той или иной версии данное холистическое видение реальности и общества получило значительное распространение в последние несколько десятилетий. Представленный выше упрощенный вариант — не обязательно лучший; все зависит от того, какие аналитические цели вы преследуете.
Рассмотрим несколько общих выводов из этой модели:
- Как внутренние, субъективные переживания, так и внешние материальные реалии важны и достойны считаться частью реальности. Поэтому, когда мы игнорируем одну из сфер и пытаемся свести ее к оставшимся, наше видение мира становится более примитивным. Таким образом, наша модель представляет «холистический» взгляд на мир, в противовес редукционистскому.
- Многие формы мышления сводят реальность лишь к одной из четырех сфер. Марксизм и большая часть мейнстримного сциентизма считают, что материальная реальность — единственная настоящая, духовный идеализм говорит, что существует только психологическая («феноменологическая») реальность, крайние формы постмодернизма считают реальной тольку культуру и дискурсы, и так далее.
- Все сферы развития взаимосвязаны и зависят друг от друга.
- Разные сферы можно рассматривать либо как различные аспекты реальности (различные области интереса или предметы для изучения), либо как различные способы смотреть на реальность — то, что служит основой различных научных дисциплин и других форм познания.
Но давайте покончим с теорией и перейдем к главному: Все четыре сферы развития — психологическая, поведенческая, системная и культурная — взаимодействуют друг с другом. Более того, они определяют друг друга — они делают друг друга возможными, устанавливают взаимные ограничения, они вызывают друг в друге тяжелые травмы и катастрофы. Они возникают вместе: психология, поведение, культура и система — и кружатся в танце бесконечного развития. Они со-возникают. И в этом-то все и дело.
К слову сказать, большинство профессоров социологии, истории, психологии, экономики, когнитивистики, философии и естественных наук по-прежнему не понимают этой модели. И посвящают целые жизни бессмысленному труду в попытках решить вопросы, уже давно разрешенные. С неустанным, словно бы механическим упорством они продолжают систематически игнорировать одну или несколько из четырех сфер развития. Они рассуждают, будто это какая-то великая тайна — и тянут, и тянут свои пространные и якобы интеллектуальные дискуссии: «Что же это может быть? Культура ли движет экономику, или экономика культуру?». И так далее. Снова и снова.
Так или иначе, если вы действительно поняли эту модель и можете видеть, что из нее следует — вы оказались в числе тех, кто имеет общее представление о реальности и обществе — далеко впереди большинства научных и интеллектуальных авторитетов. Точно так же, как современный четырнадцатилетний ребенок намного опережает величайшие умы средневековья — не потому, что он умнее, просто умы средневековья были заняты устаревшими (на сегодняшний день) системами символьного кода, устаревшими идеями. Мои поздравления.
Метамодернистская философия съедает модернистскую с потрохами, а потом плюет на ее могилу — точно так же, как модернистская философия в свое время поступила со всеми предшествующими мировоззрениями. Но данная книга не об этом, если не считать приложения, а потому продолжим.
Марксистская слепота
Ну что, попробуем-ка раскрыть величайшую детективную загадку всех времен и народов: как вышло, что коммунизм убил сто миллионов человек? И где орудие убийства? Орудием этим стал дисбаланс в развитии между четырьмя сферами. Позвольте объяснить, мой дорогой Ватсон.
В работах Маркса, еще до того, как тот стал убежденным коммунистом (т.н. «ранний Маркс»), прослеживается ряд характерных черт, которые можно уверенно отнести к тому, что я называю постмодернистским ценностным мемом. (Обратите внимание, что термин «постмодернизм» я использую несколько иначе, чем это принято в академической среде — я понимаю под ним стадию развития. Как правило научное сообщество понимает постмодернизм скорее как направление мысли в философии, возникшее в 1970-ых). Что-то было в самом Марксе, в его образе мышления, его восприятии мира и понимании общества, что можно было бы условно назвать прогрессивным — выражающим ценности более позднего этапа социального развития, чем тот, который был наиболее распространен в Европе 19-ого века.
Как я говорил в свой книге «6 скрытых закономерностей истории», можно смотреть на это либо как на кульминацию старой формы мышления (модернизма), либо как на раннюю форму мышления нового (постмодернистские ценности). Это либо апогей модернизма, либо ранняя форма постмодернизма, в зависимости от угла зрения.
Что такого «постмодернистского» в Марксе? Его видение является духовным в светском смысле (человечество стремится к самореализации, познавая себя и становясь осознанным творческим преобразователем вселенной), оно эгалитарное, диалектически устроенное (ни одно объяснение или путь не содержат всей истины, а реальность не считается статичной и определенной), относительно феминистское (с подачи закадычного друга — Фридриха Энгельса), а его круг солидарности охватывает всех людей.
Пусть и имея несколько слепых пятен расистского толка, типичных для того времени, Маркс и Энгельс, по крайней мере, пытались включить всех людей в как можно более рациональное общественное устройство — в котором такие необоснованные вещи как «фетишизм» (желание денег ради денег и вещей ради вещей) и «реификация» (вера, будто есть что-то заведомо реальное в условных человеческих конструктах вроде Бога, денег или текущей политической идеологии) больше не будут определять нашу жизнь и управлять нашим обществом.
Ну и наконец, можно сказать, что Маркс был «постмодернистом» в некотором зачаточном смысле, потому что хотел создать общество, которое не было бы пре-модернистским, но все еще строилось бы на чем-то отличном от капитализма, создать систему, в которой повседневная жизнь и деятельность людей вращались бы вокруг чего-то иного, нежели денежный обмен, где деньги не «направляли» бы наши решения по организации повседневной жизни и участии в ней.
А поскольку капитализм и модерн в самой своей основе неразрывно связаны, то стремление к посткапиталистическому обществу является по сути своей постмодернистским: постмодерн, по определению, то, что идет после модерна.
Весь «реальный социализм», который пришел в 20-ом веке, оказался своего рода «государственным капитализмом», а потому не-капиталистический идеал так и не был достигнут — на практике, повседневная жизнь по-прежнему вращалась вокруг денег, материализма и потребления. И все же, взгляды Маркса довольно точно отражают — или предвосхищают — раннюю форму того, что я называю постмодернистским ценностным мемом; к нему, несомненно, относится видение общества, свободного от отчуждения и чрезмерного неравенства.
Во времена Маркса никто не занимался исследованиями в области психологии развития — и не было ничего даже близко похожего на четырехмерную модель развития политической психологии, подобную той, что представлена в «Обществе слышащем» в виде теории действующих ценностных мемов. Конечно, уже имелись ранние проблески такого девелопменталистского мышления, и все они — среди романтиков: Руссо описывал этапы развития ребенка; Шиллер, Гердер и другие заигрывали со стадиями психологического развития взрослых (их идеи позже переработал и популяризовал Кьеркегор). Но ничто из этого не достигало масштабов политико-психологической исследовательской программы, способной отследить и описать развитие больших демографических групп и обществ.
Сегодня ситуация совсем иная; у нас наконец появились качественные и обширные исследования, подтверждающие идею, что люди находятся на разных стадиях развития — пусть даже научная программа и по сей день находится в зачаточном состоянии. И все же у нас есть то, чего не было у Маркса: наука о психологии развития. А это в корне меняет дело.
К чему я клоню, спросите вы? Взгляните, о чем же, собственно, писал Маркс. А писал он о том, как, по его мнению, развивается экономическая система и как она, в свою очередь, влияет на другие аспекты общества и психику людей. Маркс писал об экономической теории и, в первую очередь, об экономической системе. Он полагал, что работает ради общества, которое пришло бы после капитализма и было бы не-капиталистическим — или «коммунистическим», как он выразился. Безотносительно недостатков его анализа экономической системы (а они были, пусть он и сделал ряд верных предсказаний), Маркс не сумел понять, что пост-капиталистическому обществу, чтобы функционировать или даже просто появиться на свет, потребовалась бы пост-капиталистическая психология населения — а также соответствующий уровень поведенческого и культурного развития.
Таким образом, Маркс не замечал три из четырех сфер развития. Так же, как и последующее коммунистическое движение. Они позволили материалистическому редукционизму выколоть им глаза.
Такова марксистская слепота. Остерегайтесь ее.
Психологические требования социализма
На что же тогда похожа политическая психология исправно функционирующего «социалистического» населения? По приблизительным оценкам, его представители должны быть:
- убежденными эгалитарист(к)ами, которых не впечатлить ни деньгами, ни властью;
- крайне миролюбивыми, склонными решать проблемы путем диалога и компромиссов;
- в высшей степени терпимыми к различиям между людьми, готовыми принимать слабости других:
- способными воспринимать и держать в мыслях множество точек зрения, рассматривая их как дополняющие и обогащающие друг друга, быть непредвзятыми по отношению к людям с другими мнениями
- способными к автономному критическому мышлению, выходящему за рамки общепринятых норм, уметь распознавать и вовремя пресекать автократические и тоталитарные тенденции, а также видеть сквозь популистские «простые решения»;
- готовыми изменить свое мнение, если были предоставлены веские аргументы;
- сосредоточены на нематериальных и светско-духовных вопросах в жизни, а не на комфорте и материальном богатстве; работать за иные вознаграждения, нежели деньги;
- готовыми рассматривать себя и свои интересы в отношении более масштабной системы, желательно такой, которая включает всех людей в мире;
- иметь навыки инклюзивного диалога и запас техник демократичного распределения времени для высказывания, уметь слушать друг друга и в целом быть чуткими собеседниками;
- в таком эмоциональном положении, где человеком не управляют экономические страхи, страх военной угрозы, а в идеале даже личные/эмоциональные страхи;
- способными понимать, признавать и активно противодействовать стигмам и привилегиям расы, этнической принадлежности, гендера, ориентации, инвалидности, классового происхождения и даже типов личности;
- идентифицировать себя с иными понятиями, чем национальность, религия или собственный социальный статус;
- уделять особое внимание долгосрочной стабильности и экологической устойчивости общества, в котором живут.
Примерно такие люди нужны, чтобы социалистическая система хоть сколько-нибудь работала. Очень-очень много таких людей. В зависимости от других факторов, может потребоваться, чтобы хотя бы половина взрослого населения удовлетворяла этому описанию.
Сколько бы ни казалось, будто люди, которых я описываю — некие «супер-невозможно-идеальные паиньки», они существуют в разумных количествах в самых разных частях земного шара. Довольно много людей удовлетворяют всем пунктам выше, не будучи при этом невероятно совершенными. Это высокофункциональные, обеспеченные и образованные либералы — по крайней мере, они часто становятся таковыми после более сумасбродного периода в свои 20. Иными словами, это люди постмодернистского ценностного мема.
В самых развитых странах мира, таких как скандинавские страны, примерно четверть взрослого населения имеет данный ценностный мем. Где-нибудь в Соединенных Штатах процент меньше, если только не ограничить поле зрения Нью-Йорком и Калифорнией.
Маркс и сам обладал постмодернистским ценностным мемом. Не так уж и удивительно: он был привилегирован, умен, чувствителен и успешен, обладал лидерскими качествами; его жена была дворянкой, тесть — его покровителем и наставником, его профессор — философом мирового класса, даже по меркам всемирной истории (Гегель), а лучший друг — сыном фабриканта и обладателем не менее гениального интеллекта. Нельзя сказать, будто Маркс прожил очень легкую жизнь, но в этой жизни было достаточно привилегий, чтобы подтолкнуть его личностное развитие в сторону более высоких ценностных мемов. Маркс опередил свое время. Сколько было в те дни подобных ему людей? Процент почти нулевой, даже в Лондоне, в самом сердце Нового Времени.
Если вы росли как Оливер Твист, постмодернистский ценностный мем вам просто не светит, как это ни печально. Вы будете злиться из-за того, что вас били в детстве, будете озабочены добычей пропитания, вас легко будет соблазнить обещаниями, вам не будет дела до иноземных культур, у вас не будет демократических навыков и склада мышления, вы не сможете получить образование, будете жаждать быстрого облегчения для своих страдающих души и тела, а тревога будет подталкивать вас поскорее обогатиться любым доступным способом. Так бы функционировал я в подобных обстоятельствах — и вы, скорее всего, тоже.
Выходит, Маркс хотел создать социализм в таком месте и в такое время, где, откровенно говоря, не было ни одного «социалиста». Куда там, даже большинство социалистов — не социалисты. Вдумайтесь: демографические значимые группы населения с постмодернистским ценностным мемом стали возникать только в самых привилегированных и стабильных странах, только после ста с лишним лет жизни в индустриальном капитализме и социальных реформ. Подавляющее большинство людей в 19-ом и 20-ом веке имели модернистский или более ранний ценностный мем.
С точки зрения психологического развития, тогда практически не было настоящих «социалистов». Стоит ли удивляться тому, что все возникшие в то время «реальные» социалистические страны — Россия, Китай и прочие — чье население в среднем находилось еще ниже модернистского ценностного мема, в итоге вновь воспроизвели грубые автократические системы?
Сколько человек с постмодернистским ценностным мемом потребовалось бы, чтобы поддерживать в рабочем состоянии «социалистическое» (то есть подлинно постмодернистское и посткапиталистическое) общество? Даже без малого 25%, которые мы имеем в Швеции — недостаточно. Дело не только в том, что не имея большинства или хотя бы сильного меньшинства, вы не сможете проводить свою политику на демократической основе (а значит, не сможете и сформировать демократические институты) — вам также нужна масса высокофункциональных постмодернистов, которые смогли бы взять на себя все ключевые функции в таком обществе. Потребуются учителя, политики, общественные организаторы, руководители, судьи, полицейские и администраторы, все из которых должны по-настоящему воплощать в себе постмодернистский ценностный мем.
Они должны быть повсюду: точно так же и людям с модернистским ценностным мемом приходится брать на себя все ключевые роли в сегодняшних модернистских обществах.
Слишком тупые для сложных обществ?
Существенным ограничением для всей этой затеи может стать то, что полноценное функционирование в постмодернистском ценностном меме требует от человека достаточно сложного мышления — необходимого, чтобы применять постмодернистские ценности широкомасштабным, гибким, контекстно-чувствительным и системным образом. Как мы выяснили в «Обществе слышащем», когнитивная стадия мышления человека может иметь существенные генетические и наследственные предпосылки (в этом она очень похожа на IQ). Всего около 20% нормального взрослого населения достигают стадии мышления, по сложности соответствующей постмодернистским идеям (в терминах Модели Иерархической Сложности, она называется «стадия 12, Систематическая»).
Это означает, что когда постмодернистский ценностный мем становится доминирующим в культуре общества, его часто начинают использовать в поверхностном и упрощенном виде, отчего он может стать чрезмерно репрессивным или, как минимум, раздражающим для большинства людей, вместо того чтобы быть подлинно инклюзивным и демократичным.
Сегодня в скандинавских странах много людей пользуются поверхностными и упрощенными версиями постмодернистских ценностей, и результат часто оказывается для многих удушающим и отталкивающим. Например, появляется чрезмерная «политкорректность» или упрощенные версии культурного феминизма, которые возникают, когда люди применяют простые, линейные и поверхностные варианты норм, изначально призванных быть чуткими и инклюзивными, или когда используют эти «чуткие нормы» с целью укрепить свою моральную репутацию за счет других. Все это, по понятным причинам, приводит к возмущенным популистским ответным реакциям.
В качестве иллюстрации я предлагаю посмотреть, как интеллект (в данном случае, довольно грубо измеренный в форме IQ) соотносится с политической идеологией и ценностными мемами. В первой книге мы говорили о «когнитивной стадии» вместо IQ, но это лучшее, что у нас есть в плане исследований. По всей видимости, коэффициент интеллекта в детском возрасте предсказывает будущий выбор при голосовании. Вот показатели из Великобритании 2001 года, выборка около 6000 человек.
| Партия | Средний IQ избирателей | Комментарий |
| Зеленые | 108.3 | Явно опирается на постмодернистские ценности и энвайронментализм |
| Либеральные Демократы | 108.2 | Социал-либеральная партия, «третий игрок» в британской почти двухпартийной системе |
| Консерваторы | 103.7 | Крупная правоцентристская партия, в основном модернистские ценности |
| Лейбористы | 103.0 | Крупная левоцентристская партия, в основном модернистские ценности |
| UK Independence (UKIP) | 101.1 | Правая евроскептическая популистская партия, модернистские/традиционалистские ценности |
| British National | 98.4 | Националистическая партия, постфаустианские/традиционалистские ценности с некоторыми фаустианскими (фашизм и др.) подводными течениями |
Если посмотреть на различия между верхушкой лиги IQ, и теми, у кого IQ самый низкий, можно ясно увидеть, как показатели идеально накладываются на ценностные мемы. Партии, которые воплощают более поздние и «высокие» ценностные мемы, как правило, привлекают более когнитивно развитую часть населения, а самые низкие ценностные мемы — менее интеллектуально одаренных людей. Прогрессивный партии имеют показатель IQ на 5 пунктов выше, чем у крупных традиционных партий, а последние, в свою очередь, в среднем на 5 пунктов выше партий регрессивных.
Даже принимая во внимание, что в такой стратификации может быть задействовано много других механизмов, можно заметить склонность высоких ценностных мемов требовать более развитых в когнитивном отношении людей; вот только собираются они не вокруг социализма, как точки притяжения, а вокруг Зеленого Социал-Либерализма, который оказался истинным аттрактором позднемодернистского общества — отсюда и такая концентрация умов среди зеленых и (социальных) либералов.
Разумеется, сам по себе IQ не «вызывает» политическую прогрессивность (в противном случае, Япония и Гонконг, страны с самым высоким IQ населения, уже полнились бы зелеными социал-либералами), но он, несомненно, взаимодействует с ней каким-то образом. Я всего лишь хочу показать, что развитые когнитивные способности могут являться необходимым предварительным условием для более прогрессивных взглядов — и многие люди не дотягивают до этой планки.
В «Обществе слышащем» мы выяснили, что когнитивной стадии, необходимой для успешного понимания и осуществления норм «модернистского» общества, достигает более 60% нормального взрослого населения. Что касается постмодернистского общества, тут мы имеем около 20%. На долю метамодернистского общества, которое, как нам предстоит убедиться, является главным аттрактором будущего, приходится всего около 2% — по крайней мере, с чисто когнитивной точки зрения (насколько сложно вы мыслите).
Мы столкнулись с унизительным испытанием для самой нашей биологии: мы создаем общество, которое мы биологически не способны ни постичь, ни благополучно развивать. До сих пор люди были достаточно умны для жизни в обществе. Но сегодня нам, если можно так выразиться, перестало хватать когнитивного топлива. Мы недостаточно когнитивно сложны, чтобы принимать плодотворное участие в обществе, которое сами же и создали — точнее, которое возникло, самоорганизовалось, являясь объединенным результатом наших непрерывных взаимодействий.
К счастью, многое может быть сделано для решения этой проблемы. Часть возможного решения лежит в области «трансгуманизма» (изменения человечества посредством технологии и генетики), но эта тема выходит за рамки моей книги. Ее подробное обсуждение вы можете найти у таких авторов, как Дэвид Пирс — философ Оксфордского университета. Разумеется, трансгуманистическое развитие тоже связано со значительными рисками, обсуждать которые здесь и сейчас нецелесообразно.
Другая часть, более актуальная для метамодернистского политического активиста, состоит в создании общества, которое смогло бы на практике осуществлять руководство различными ценностными мемами и людьми на разных уровнях личностного развития и когнитивной сложности — а так же работало бы над долгосрочным продвижением в сторону более высоких ценностных мемов.
Как видите, создать по-настоящему «социалистическое» общество в хоть сколько-нибудь устойчивом виде совершенно невозможно, если у вас нет хотя бы 40% населения с неподдельно постмодернистским ценностным мемом — а это может быть достижимо лишь в том случае, если нам удастся преодолеть некоторые факторы, ограничивающие развитие населения в целом.
Элементарно, Ватсон
Я хотел бы привести еще три причины, почему социализм никогда не работал и ни одно постмодернистское или посткапиталистическое общество ни разу не осуществилось.
Причина Первая: «постмодернисты» пугают других людей. Люди постмодернистского ценностного мема, в большинстве случаев, пугают, отталкивают или иным образом раздражают людей более ранних ценностных мемов. Их мир, их общество и их этика зачастую выглядят абстрактными, раздутыми и чересчур сковывающими в глазах модернистов и традиционалистов — взгляните, как сильно они негодуют по поводу «политкорректности», «SJW» («борцов за социальную справедливость») и политики идентичности.
Одно из главных отличий «помо» (постмодернистов) от «мемо» (метамодернистов) — в том, что последние прислушиваются к точкам зрения более ранних ценностных мемов и сопереживают им (потому что «мемо» смотрят на мир через призму иерархического развития, а «помо» этого не умеют). «Помо» попросту считают, что с модернистами и традиционалистами что-то не так, что им бы надо «открыться», перестать быть такими жадными и догматичными, что достаточно разрушить чары «буржуазной идеологии» и так далее.
И действительно, как раз об этом писали Маркс и Энгельс, когда использовали такие термины, как «идеология» или «ложное сознание»: рабочие не становятся социалистами, потому что их угнетатели фактически промыли им мозги. Похожие схемы снова и снова показываются в постмодернистской мысли: есть некая идеология или структура, которая обманом заставляет людей становиться не-социалистами, не-веганами («карнистами»), не-зелеными, не-феминистами, бездумными потребителями и т.д. Подобно Руссо, все «помо» верят в ту или иную версию идеи о том, что их собственный образ мышления является мышлением «по умолчанию», самым логичным и благонамеренным, тогда как других людей обманули и теперь что-то мешает им проявить свою исходную добродетель. В основе такой идеи разоблачения и критики идеологий лежит вера в «благородного дикаря» Руссо (что современные люди фактически испорчены обществом и глубоко внутри на самом деле поддерживают все эти добрые и хорошие постмодернистские ценности), и эта идея приняла множество разных форм: критическая культурология, феминистская эпистемология, дискурсивный анализ, нарративный анализ и прочие.
Многие из этих областей исследования, возможно, имеют существенную объясняющую способность, но, как правило, они совершенно упускают из виду психологию развития. «Помо» ничего не знают о стадиях развития и, следовательно, полагают, что все люди — постмодернисты по своей природе, если только какая-то внешняя сила не мешает им быть такими — а потому пытаются растрясти людей и заставить их проснуться: «Да что с тобой не так?! Почему ты не действуешь в своих собственных очевидных интересах?!» Это, конечно, редко когда срабатывает, а чаще провоцирует модернистов и традиционалистов и вызывает враждебную реакцию. К ним предъявляют психологические требования, которые не могут быть удовлетворены их фактически существующим сознанием.
Метамодернисты ни в коем случае так не делают. Они уважают стадии развития людей и солидарны с естественными проявлениями их точек зрения и путей, которые они проходят в своем развитии. Данный вопрос станет еще более важным в предстоящие годы, поскольку постмодернисты будут составлять все большую долю населения.
Чтобы общество с постмодернистским большинством смогло быть истинно «социалистическим» (здесь просто в значении «инклюзивным», «справедливым») и при этом не пугать до чертиков больше чем половину населения, его все еще должно возглавлять метамодернистское меньшинство, ненавязчиво, но эффективно захватывающее многие ключевые роли в таком обществе.
Чтобы «постмодернляндия» существовала и хоть сколько нибудь функционировала, потребуется значительное число «мемо», стоящих у штурвала.
Ничего из этого марксистская философия не учитывает, как и ее многочисленные преемники. У Ленина было понятие авангарда, идея, которую он унаследовал от других русских радикалистов, но он нигде не описывает психологию развития такой элиты. Ленин думал, что сможет просто перепрограммировать людей на социализм посредством образования, пропаганды и насилия.
Причина Вторая: социалистические ценности требуют постиндустриального изобилия. Но проблемы социализма на этом не заканчиваются. Где в мире в значительных количествах начало появляться постмодернистское население? Опять же, только в высокоразвитых постиндустриальных странах. До тех пор, пока жизнь в целом вращается вокруг промышленного производства и большинство людей вынуждены каждый день часами находиться на скучном заводе или заниматься другой грязной разъедающей душу работой, люди никак не станут постмодернистскими постматериалистами. С чего бы? Если вы разбогатеете, то сможете перестать тратить свою жизнь, занимаясь чем-то невыносимо скучным. Конечно вы захотите разбогатеть. А если ваша работа настолько неувлекательная и нетворческая, разумеется вы будете делать ее ради денег и потребуете компенсацию за свой труд. Вы не будете постматериалистами.
Таким образом, чтобы значительная часть населения могла начать демонстрировать необходимые психологические характеристики, нам сначала нужно подлинно постиндустриальное общество. Но — и это очень большое «но» — необходимо, чтобы система функционировала в массовом масштабе, желательно в масштабе всей планеты. Маленькие островки относительно прогрессивных ценностей не способны создать по-настоящему постиндустриальное общество — ведь они все еще функционируют внутри большой модернистской индустриально-капиталистической мир-системы, а значит вынуждены делать этой системе значительные уступки.
В центральных частях сегодняшней экономической мир-системы вы найдете островки постиндустриальной экономики, которые продают другим абстрактные услуги и товары машинного производства, но мир-система в целом остается в значительной степени индустриальной. А значит, едва ли можно ожидать, что постмодернистский ценностный мем начнет доминировать в глобальном масштабе в обозримом будущем — что было бы необходимо для функционирования «социализма» или чего-то подобного. Я планирую вернуться к этой проблеме в своей будущей книге «Как превзойти капитализм».
Уф! И это мы еще не закончили.
Причина Третья: у нас просто недостаточно «помо», чтобы поддерживать в обществе постмодернистский ценностный мем. Чтобы люди могли функционировать в постмодернистском обществе, потребуется культура, соответствующая данному ценностному мему. Нужен «культурный код» постмодернистского общества — то, что я называю «символ-стадией E, постмодернистской» — легкодоступный для «скачивания» и последующего использования в повседневной жизни. То есть люди должны на ранних этапах жизни получить доступ к постмодернистским идеям и разобраться, как они работают. Обычно для этого требуется как минимум гуманитарное высшее образование или образование в области критической социологии.
Помимо этого, необходима целая армия художников, писателей, поэтов, юмористов, профессоров и других людей, которые воспроизводили и транслировали бы данный культурный код — с его критичностью, инклюзивностью, мультиперспективностью и другими аспектами — и которые давали бы жизнь всем этим идеям и символам, делая их активными в своем обществе.
И даже если у вас получится организовать систему производства, которая была бы не-капиталистической, вам понадобится какой-то хитрый способ эффективной самоорганизации человеческого труда, времени и внимания, который работал бы в транснациональном масштабе — отличный от капиталистических рынков. Чтобы поддерживать такую экономику, нужна очень эффективная система обработки информации, которая была бы более (а вовсе не менее) восприимчива к процессам мгновенной обратной связи, чем современный капитализм. А как еще вы собираетесь успешно координировать ежедневную работу и деятельность миллионов и миллионов взаимосвязанных людей на мировом рынке? Вот уж чего наши друзья-марксисты нам никогда не предлагали.
Ну что, друг мой, уже видите орудие убийства? Представьте, что вы собрались создать такую постмодернистскую экономическую систему, как «социализм», вот только:
- вокруг практически нет настоящих социалистов (в политико психологическом смысле: нет соответствующего ценностного мема),
- ваше общество недостаточно экономически и технологически развито
- все люди завязли в играх с не-социалистической мотивацией (зарабатывание денег, получение власти и пр.), и
- у вас нет постмодернистской культуры, которая поддерживала бы инклюзивное многообразие взглядов.
Что тогда произойдет? Ваше общество просто не сможет воплотиться в том виде, в каком вы его себе представляли. Вы сможете создать его только силой, и никогда — путем спонтанной самоорганизации. А когда вы применяете силу, люди сопротивляются, их приходится притеснять или убивать. И когда вы силой построите свою систему, она будет вести себя совсем не так, как вы ожидали, потому что в самой своей ДНК она не социалистическая. Как следствие, вас ждет дефицит, коррупция и коллапсы. И вам придется создать обстановку постоянного страха, чтобы хотя бы чуть-чуть, частично удержать все на месте. И, конечно, умрет очень много людей.
Это же элементарно, Ватсон. Убийство раскрыто.
Диагноз нашего времени
Все это приводит нас к пониманию того, что же все-таки в корне не так с сегодняшним миром. Все очень просто, на самом деле. Это еще один дисбаланс развития. Угадайте, какой именно.
Достаточно очевидно, что мы имеем экономическую и технологическую мир-систему, которая намного опередила в развитии три другие сферы. Мы живем в мир-системе, которая с каждым днем становится все более глобальной, транснациональной, постиндустриальной и цифровой и производит все больше «прорывных технологий» — т.е. изобретений, которые стремительно преображают жизни людей — но у нас нет соответствующей глобальной, транснациональной, цифровой и постиндустриальной системы управления. Поэтому система слетает с катушек и создает по всему миру огромные скопления экономических, социальных и культурных неудачников: это рабочий и средний класс в богатых странах, эксплуатируемые бедные в плохо управляемых и несостоявшихся государствах, страдающие животные под гнетом промышленного сельского хозяйства, бесправные городские иммигранты в гетто и банльё, беженцы от изменения климата и другие отчаявшиеся мигранты, племенное и традиционно-религиозное население, постоянно испытывающее отчуждение и растерянность, рыбы и другие морские животные, да и вся биосфера в целом.
Все эти проблемы урегулировали бы сами себя, если бы население, экономические субъекты и мировые лидеры успевали за последними изменениями. Беда лишь в том, что это не так. Вот в чем проблема. Вот что не так с нашим миром.
У нас нет культурной сферы для понимания нашего времени, нет всеобъемлющего нарратива, который соответствовал бы новому экономическому и технологическому миропорядку. Нам как всемирному человечеству не хватает соответствующего ценностного мема. И мы демонстрируем поведение, которое нерационально или попросту разрушительно в текущих системных обстоятельствах. Иными словами, нам не хватает культурного, психологического и поведенческого развития. Как было отмечено в первой книге, мы живем, в сущности, в «отсталом мире»; мы слишком медленно развивались — ментально, культурно и эмоционально.
На кону неимоверное количество человеческого и животного страдания; если мы не сможем активно и целенаправленно создать условия, способствующие личностному росту, возникновению новых поведений и нового культурного понимания, не стоит надеяться, что грядущая эпоха станет плодотворным переходом к обществу пост- или метамодерна. Вместо этого нас ждут растерянные и ограниченные эмоциональные гиперреакции, которые только ухудшат состояние людей и животных по всему миру.
Сегодняшняя мир-система, несмотря на все ее чудеса и силу, не функционирует социально, экономически и экологически устойчивым образом. Мы как мировое сообщество, в каком-то смысле, стали подобны Советскому Союзу, мы — колосс на глиняных ногах.
Таким образом, мы должны разработать и осуществить план всестороннего морального, эмоционального и культурного развития. Я не говорю, как считает идеалистически настроенная публика, что мы должны «следовать своему сердцу» или «вернуться к своей моральной интуиции и общепринятым ценностям». Дело именно в том, что наша интуиция и общепринятые ценности обманывают нас; они могут и должны развиваться.
Чтобы взять контроль над ситуацией, чтобы ориентироваться в происходящей сегодня глобальной «кризис-революции в нескольких измерениях», нам придется рассмотреть тончайшие и самые личные аспекты того, что это значит — быть развивающимся человеческим существом внутри эволюционирующего общества.
По иронии судьбы, чтобы решить огромные и сложные проблемы мировой системы, мы должны научиться смотреть внутрь себя — в наши эмоциональные жизни, в самую природу наших личных отношений с собой, друг с другом и с нашим местом во вселенной.
И мы должны сделать это не в качестве индивидуального поиска смысла, а рассматривая это как политический в своей основе вопрос, который затрагивает всех членов общества.
Примечания:
Автор: Ханзи Фрейнахт — политический философ, историк и социолог
Перевод: Евгений Речкалов
Оригинал: The Four Fields of Development (and why communism killed 100 million people)