Небольшое вступительное слово для книги «Метамодернизм: историчность, аффект и глубина после постмодернизма», не вошедшее в первое издание и предоставленное нашему журналу импринтом Панглосс из группы компаний Ripol Classic.
Робин ван ден Аккер, Элисон Гиббонс, Тимотеус Вермюлен
С тех пор, как мы переосмыслили понятие метамодернизма, – около десяти лет назад, – мы не перестаем удивляться обнаружившейся у этого термина способности распространяться за пределами научного сообщества – по всему миру. Метамодернизм мы воспринимали, прежде всего, как своеобразное ‘вторжение’ научной концепции в академическую дискуссию о пост-постмодернистской культуре западных капиталистических обществ; в дискуссию повсеместную, но которая, казалось, ни к чему уже не вела. Это предисловие, написанное по случаю перевода на русский язык книги «Метамодернизм: историчность, аффект и глубина после постмодернизма» (2017), дает нам возможность на мгновение остановиться и поразмыслить над различными причинами того, почему все это может (или нет) иметь место.
Первый ключ к тому, чтобы разгадать своего рода загадку – каким образом анализ культурных тенденций одной исторической ситуации (скажем, Нью-Йорка, Лондона или Берлина) может иметь отношение к анализу культурных тенденций другой исторической ситуации (к примеру, Москвы, Пекина или Стамбула), – может быть найден в концепции абстрактной тотальности. Эта абстрактная тотальность, разумеется, и есть капитализм, который захватил весь земной шар, включая, как выразился однажды Фредрик Джеймисон, и наше бессознательное. Эта глобальная форма капитализма – которая представляет собой четвертую реконфигурацию капиталистических обществ во всемирно-историческом масштабе, о которой мы говорим в первой главе книги, – сформировалась и получила свое истинное воплощение в 2000-е, в период, который так же повлиял на возникновение метамодернизма, как 1960-е – на возникновение постмодернизма.
Из этого можно сделать два вывода.
Во-первых, глобальный капитализм создает условия, на которые мы так или иначе вынуждены реагировать – в том, как мы думаем, чувствуем и ведем себя, – и речь не о детерминистском рефлексе как о истине в последней инстанции, а о, так сказать, «первой инстанции» (заимствуя каламбур Стюарта Холла), т.е. о том, что такая реакция происходит в первую очередь. Если ранее эти условия были заметны лишь некоторым людям и в определенных местах, то сейчас они очевидны для всех и каждого – буквально выставлены напоказ. Изменение климата, неравномерное развитие и грубое социальное неравенство, все эти курируемые артефакты неустойчивой системы; всё это выступает ежедневным напоминанием о том, что мы уже живем в в позаимствованное время. Всё то, что есть Система, дестабилизировало всё то, что есть Жизнь, – в планетарных масштабах, – и метамодернистская структура чувства, и соответствующая ей культурная логика могли стать доминирующими только в этих условиях.
Во-вторых, благодаря глобальному капитализму как абстрактной тотальности возникает и определенное пространство, в котором транснациональные среды – классовые и/или поколенческие – могут взаимодействовать и, следовательно, наблюдать за тем, в чем сходятся или различаются их образ мышления, поведение, чувства или, скорее, распространять свои пристрастия, предпочтения и вкусы (в соответствии с терминологией Бурдьё), как реакцию на эти условия. Здесь стоит привести пример того, как в 2011 году выставка «No More Modern: Notes on Metamodernism», которая была основана на наших работах и исследованиях, одновременно демонстрировалась в Нью-Йорке (Музей искусств и дизайна) и Москве (в рамках 4-й биеннале), и предназначалась, вероятно, для схожих аудиторий.
Второй ключ к разгадке заключается в том, что никто из нас прежде не думал о метамодернизме как о всеобъемлющей или гомогенизирующей концепции. Наоборот, метамодернизм для нас – это структура чувства, которая стала доминирующей в 2000-е годы, и определенное чувство, выстраивающее культурную логику глобального капитализма. Единственный способ уловить эту структуру чувства и проследить культурную логику – составить карту современных культурных предпочтений и того, что создается сегодня в сфере искусства, описывая сделанные открытия понятным для всех и соответствующим историческому моменту языком; хотя это так же предполагает, что картографический метод – и карта – будут меняться в зависимости от местности; и словесное описание должно учитывать особенности диалекта; и изучая контекст того или иного явления, необходимо будет принимать во внимание особенности исторического развития. Иллюстрируя конкретным примером это довольно общее утверждение, вспомним реакцию публики во время выступления некоторых из нас в Александрии, в Египте после Арабской Весны 2012 года. Мы обсуждали то, как в условиях метамодернизма постирония часто используется для решения спорных вопросов (см. исследования в книге). Выяснилось, тем не менее, что во время протестов на площади Тахрир некоторые формы иронии все еще были оружием, предназначенным для борьбы с сильными мира сего – и со всеми их разнообразными формами лицемерия.
Именно по этой причине мы втроем задумывали наш исследовательский проект по метамодернизму как смоделированный на основе этоса «открытого исходного кода» в целом и открытого характера Википедии в частности. Так, например, мы всегда считали наше изначальное, часто цитируемое эссе «Заметки о метамодернизме» 2010 года, выражаясь в терминах Википедии, заготовкой (стабом); более чем скромным началом для решения задачи, которая кажется непосильной, а так же постоянным приглашением поучаствовать в ее решении. Приглашение все еще в силе – и мы надеемся, что наши читатели из России присоединятся к диалогу. Вероятно, что-то будет утеряно при переводе; несомненно, многое мы только приобретем.
Перевод: Анастасия Алейникова
Редактура: Артемий Гусев
Иллюстрация: Мария Серова