Великий Гёте говаривал: каждый человек есть сын своего времени и своего народа. Мы живём в эпоху постмодернизма. Это наше время. Это то, что нас окружает, то, с чем мы соприкасаемся каждый день на протяжении многих лет, фактически, на протяжении всей жизни. Это единственное, что мы по настоящему знаем. Это значит, что суть постмодернизма, его лейтмотив сидит в каждом из нас. Большинство людей ничего не знают про философов Фуко и Деррида, да и значение слова «постмодернизм» понимают смутно, но, несмотря на это, пропитаны постмодернизмом полностью, если не живут в глухой деревне без связи с внешним миром. И потому каждого из нас, жителей эпохи постмодернизма, объединяют общие желания, идеалы, устремления. Как в эпоху классицизма люди со спокойной уверенностью верили в гармоничность мироустройства и силу человеческого разума, а люди эпохи романтизма грезили прекрасным идеалом красоты и протестовали против мещанской серости, так и мы, нынешние люди, воспитанные постмодернистскими фильмами, статьями, песнями, книгами и рассуждениями, имеем общие черты. Мы верим, что нет ничего важнее личной свободы, при этом не уверены, что есть хоть что-то по настоящему важное. Скепсис и пессимизм для нас – признак ума, идеалистичность и вера в идеал – признак глупой наивности. Мы гордимся тем, что мы – яркие индивидуумы и с презрением относимся к «серой массе». При этом мы всё это прекрасно про себя знаем и иронизируем над собой.
Чему учит постмодернизм своих детей, т.е. нас? В википедии пишут про агностицизм, прагматизм, эклектизм и даже анархо-демократизм. Я напишу попроще и добавлю ещё от себя.
Во-первых, дети эпохи постмодернизма знают, что Истины нет. Есть правда. А она у каждого своя. Кто мы такие, чтобы запрещать человеку, свободной личности, верить в то, что она считает нужным? Кто мы такие, чтобы утверждать, что есть что то хорошее и плохое для ВСЕХ? Что русскому хорошо, то немцу смерть. Что православно, то не кошерно. Мы признаём право выбора, как главное право личности, ведь акт выбора – это акт свободы. Свободная личность – это выбирающая личность. Выбор – личное дело каждого, а потому как можно говорить о правильном или неправильном выборе? Нет выбора верного или неверного, есть последствия выбора. Вот пишу я это и думаю, что вы, мой читатель, неоднократно уже читали или слышали эти слова – то тут, то там. Слова про выбор и право выбора. Это так по современному, так по демократичному. И мы все знаем, как важно давать человеку выбор. Что ребёнку нужно давать как можно больше выбора – про это написано в десятках психологических статей про воспитание в десятках журналах. Почему? Потому что Истины нет. Есть правда, а она у каждого своя. Не проживайте жизнь за ребёнка – у него будет своя. Не нравятся вам татуировки? Не делайте татуировки. Не нравится движение чайлдфри? Не примыкайте к движению чайлдфри. Не нравятся однополые браки? Не вступайте в однополые браки. Не нравятся наркотики? Не употребляйте наркотики. И не осуждайте право наркоманов сдохнуть – это их выбор. Принимайте людей такими, какие они есть – держу пари, вы сто раз это слышали! Принимайте и не лезте к другим. Уважайте выбор других. Живите сами и не мешайте жить другим, чёрт подери. Мы же свободные люди в свободной стране.
Во-вторых, дети эпохи постмодернизма должны иметь своё мнение. Мнение, только не навязанное, а своё. Навязанное мнение говорит об отсутствии внутренней свободы. Навязанное мнение – это значит, что ты серый конформист, что у тебя нет своего мнения, что ты не можешь сказать «нет». Люди без своего мнения пошли за Гитлером. Людей без своего мнения используют, как пушечное мясо. Люди без своего мнения позволяют собой манипулировать. Поэтому должно быть своё мнение. И уважение к мнению другого, если этот другой уважает Ваше Мнение.
В-третьих, дети эпохи постмодернизма знают, что нет красоты и уродства. Всё относительно. Всё индивидуально – кому что нравится. Кому ваниль, кому перец с солью. Кто мы такие, что бы наверняка утверждать про то, что это – красиво, а это – безобразно? Это у нацистов было здоровое и дегенеративное искусство, но мы то знаем, что они – люди без своего мнения, серая масса. К тому же, напомню, что Истины нет – есть правда, у каждого своя. Мерилом успеха художника является не то, что скажет какой то там критик, а его коммерческая успешность. У критика есть своё мнение – и на это у него есть право. Но не будем отнимать этого права у простых зрителей, у простых потребителей произведенья искусства, которые, в отличие от критика, готовы платить за это искусство деньги. Вспомним, что недавно баночка с фекалиями итальянского художника ушла в 2007 году за 124 тысячи евро. Искусство должно быть свободно от цензуры как государственной, так и нравственной, ведь смысл искусства заключён в нём самом, в свободном самовыражении художника. Оставьте морализаторам рассуждения о воспитании и о правильном примере. Оскар Уальд говаривал: «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги, написанные хорошо, или же написанные плохо. Вот и все». Нет, если автор хочет, то он может работать в духе соцреализма и учить всему хорошему против всего плохого – это право художника! Право – но не обязанность. Каждое мнение имеет право на существование, но не надо заставлять всех творцов плясать под одну дуду. Рынок разберётся, кто талантливее и успешнее.
В-четвёртых, для детей эпохи постмодернизма люди не бывают великими и обычными. Бывают просто люди. Про кого то успешного и интересного или очень богатого (часто это всё совпадает) пишут книги, снимают фильмы, пиарят в сми. Их называют звёздами – и не важно, что звезды может и не быть в живых. Христа нет в живых две тысячи лет, а он суперстар. Дело тут не в самих звёздах, а в том, что люди любят фильмы, книги и передачи про звёзд. Звёзды нужны людям, чтобы не было так скучно. Человек может стать звездой совершенно случайно, ведь дело то зачастую не в этом человеке, а в том, что кто-то должен быть звездой. Жил был Вася, был он в чём то не похож на других, какую то свою фишку имел. Про него кто-то что-то узнал, написал, это понравилось многим людям – и вот Вася уже проснулся знаменитым. Хоть сам Вася об этом даже и не мечтал – просто так получилось. Если повезёт, то фишка Васи станет мемом и переживёт самого Васю. Все герои прошлого – это те, кто оказался в нужное время в нужном месте. Да, они часто были неординарными, яркими личностями, они имели свой месседж и всё такое. Но это были не ангелы и не боги – это были такие же люди, как и те, кто сидит в офисах. Со своими радостями и горестями, с недостатками и достоинствами. У них было своё мнение и свои иллюзии, грязные секретики и скелеты в шкафу, у них случался запор и насморк. Не лучше и не хуже остальных людей. Интереснее – да, но не лучше. Если Вы переживаете, что вы не звезда, то напомню, что САМЫЙ известный человек всю историю – это Адольф Гитлер (первенство оспаривает Иисус Христос), так что не переживайте. Каждый из Вас может стать звездой, если будете многим интересны и Вам повезёт. Причём интересны можете быть не сами Вы, точнее, не ваши личные качества. Может быть интересно Ваше творчество, может быть интересна Ваша задница. Так что, если уж очень хочется стать звездой, то можете заниматься творчеством или накачивать задницу, снимать про это блог. Многие так и делают – и они имеют на это право. Каждый делает свой шоу бизнес по своему: кто-то продаёт красоту, кто-то уродство, кто-то духовность, кто-то пошлость. На всё найдётся свой покупатель. Мы знаем, что красоты и уродства на самом деле нет, но мы так же знаем, что есть коммерческий успех и известность. Вальехо рисует как бы красоту – он богат и знаменит. Гигер рисовал как бы уродство – он был богат и знаменит. Попробуйте и Вы продать чего ни будь, то, что будет интересно другим.
В-пятых, дети эпохи постмодернизма знают, что нет ничего Святого или святотатственного. Святость – это то, что хорошо продаётся теми, для кого нет ничего святого. Продаётся не только Святость, продаётся и святотатство. Отличный бизнес! Сама идея о Святости/святотатстве наивна и используется фанатиками или циничными манипуляторами только для одного – для власти над людьми и получения с них прибыли. Религиозные фанатики совершают теракт во имя веры – а кто то подсчитывает прибыль. Собираются деньги на лечение неизлечимо больным детям – а кто то подсчитывает прибыль. Что для одного Свято – для другого мерзость. Что Свято для тысяч – для единиц источник дохода. Если у Вас есть что то Святое – то вами можно манипулировать. Верующий? Потенциальная овца на остижку. Патриот? Потенциальное пушечное мясо. Любишь своего ребёнка? Потенциальный потребитель детских товаров. Человек, у которого есть святыня –это человек с верой, любовью и надеждой, человек несвободный и преисполненный иллюзий. Свободный человек – это человек, для которого нет ничего святого.
В-шестых, дети эпохи постмодернизма ценят личную свободу. Они знают, что государство, родственники, религия, традиции, мораль, родители, мода и общественные настроения заняты тем, что навязывают нам мнения, желания и мечты. Личность должна быть свободной, по крайней мере, должна бороться за свою свободу. Личность сопротивляется системе (под системой подразумевается все вышеназванные явления, в первую очередь государственные и общественные институты), а серая масса является частью системы. Серая масса – та самая, которая не имеет своего мнения, которая молится на навязанные сверху святыни (а других и не существуют!), и которая преисполнена наивной верой в то, что ее жизнь осмысленна – эта серая масса не свободных, не думающих людей составляет перегной, из которой и вырастает Система. Система питается несвободой, как вампир кровью. Только не думайте, что свобода – это нечто святое! По настоящему святого нет ничего, только для наивных дурачков. Нет, свобода – это не святое, свобода – это интересное. Свободу можно и продать, если оно того стоит. Гессе говаривал: мы свободны только в выборе зависимости. Зависимость ведь тоже штука интересная и приятная. Но чтобы выбрать то, что больше всего по сердцу, надо быть свободным.
В-седьмых, дети эпохи постмодернизма являются ироничными пессимистами. Нет ничего более возбуждающего желание иронизировать и стебаться, чем рисуемые радужные перспективы, видимые через розовые очки дурачков. Вообще оптимизм и вера в добро простительны только детям, а для больших дядь и тёть – это признак невежества и наивности. Это признак серой массы, которая так любит ходить строем, верит в план партии, верит в светлое будущее и разумное-доброе-вечное. Умный человек не верит. И уж точно не ходит строем. Умный человек знает, что мир катится к чёрту. Поэтому в наше постмодернистское время пессимизм – это признак ума. Как гласит советская пословица, пессимист – это хорошо осведомлённый пессимист. Вторая часть поговорки сегодня отчасти забыта, а зря. Оптимист – это хорошо проинструктированный пессимист! Вдумайтесь в неё, как она хорошо иллюстрирует положение о душащей свободу системе. Т.е. оптимизм может быть не настоящим, а напускным, и тогда он является способом запудрить мозги. Ну а искренний оптимизм – это следствие запудренных мозгов! Когда нам говорят, что всё хорошо и мы идём верной дорогой, только ребёнок или наивный дурачок поверит в эти сказки, нас то не проведёшь. Может быть или плохо или очень плохо. Мир – навозная куча, человек человеку волк. Доверие оборачивается ножом в спине. Дети постмодернизма знают это. Мы знаем это. Но мы не унылы. Наш пессимизм злораден. Мы иронизируем над окружающими людьми и над жизнью. Мы не хотим хорошего будущего этому миру, потому что не верим в этот мир, не надеемся на этот мир и не любим этот мир. Мы свободны от этой чуши. Поэтому нам плевать на мир и человечество – чего переживать из за мира, который, как говаривал Чак Паланик, на самом деле состоит из придурков. На наш век хватит, а после нас хоть потоп. На свете есть куда более приятные занятия, чем переживать из за придурков, Системы и серой массы. Если Вам вдруг становится жаль что-то или кого-то, то это хороший повод поиронизировать над собой, чтобы выбить из себя эту дурь. Сопротивляйтесь системе! Чего бы она не нашёптывала Вам, знайте – этот мир будет гореть в аду, жизнь не имеет смысла, а лучшее, что можно сделать – интересно провести время Здесь и Сейчас. Это единственный способ быть пессимистом, но не быть унылым.
Итак, подытожим. Нет истины, нет авторитетов и нет ничего святого, поэтому можно расслабиться. Все великие были в прошлом, все формы искусства уже придуманы, все оригиналы написаны. Художник, отложи кисти и займись составлением коллажа. Если ты талантлив, то сможешь стать интересным потребителям. Если ты талантлив, то сможешь продать свой талант. Вон, как сказал про Пресли его менеджер: «У Элвиса был талант на миллион долларов, теперь у него миллион долларов». Т.е. талант имеет цену и талант нужно перевести в деньги, т.е. выгодно его продать. Мерилом таланта служат деньги. Всё остальное про служение прекрасному, разумное-доброе-вечное и прочее бла бла – ванильная ересь. Служение прекрасному прекрасно тогда, когда прекрасно продаётся и даёт прекрасную прибыль. Добро пожаловать в реальный мир, в этот грёбаный реальный мир.
Если постараться абстрагироваться и посмотреть на эпоху постмодернизма со стороны, то можно заметить – никогда ещё люди в мире не принимали такого количества антидепрессантов и наркотиков (может, кроме эпохи опиумного Китая, за которую тот так благодарен Великобритании). Никогда ценности индивидуализма не были в таком приоритете перед коллективистскими ценностями. Никогда ещё коммерческие корпорации не имели таких прибылей и такого влияния. Совпадение? Не думаю.
Я нахожу главной чертой постмодернизма всепоглощающий цинизм, а его цель – в уничтожении смыслов и ценностей. Мы, дети постмодернизма, не способны к тому, чтобы по настоящему верить, надеяться и любить. Эти простые и необходимые потребности личности не угасли в нас окончательно. Это невозможно так же, как не могут угаснуть у человека потребности в еде, сне и воздухе. Но как иные заболевания могут нарушать сон, пищеварение и дыхание, так и культурная матрица постмодернизма нарушила наши способности к вере, надежде и любви. Мы автоматически начинаем верить, надеяться и любить, но не можем сделать это всецело, всей душой, как чахоточный не может вздохнуть полной грудью. Мы одёргиваем себя, напоминаем себе о том, что доверие оборачивается предательством, надежда – разочарованием, а любовь – болью. Вот автор создаёт своё произведение, вкладывает в него пыл своей души, свет своих мыслей, образ своих идеалов, но нет-нет, да и мелькнёт в его произведении тень иронии, отсылка к чему то похожему, к тому, что было. Нет-нет, да и покажется в произведении кокетливое заигрывание со зрителем. Автор словно разучился быть до конца искренним. Он словно боится быть смешным, боится показаться слишком наивно-прекраснодушным, и прячет свой страх за ироничной улыбочкой, за отсылками к классикам, за стёбом над зрителем из серой массы и заигрыванием со СВОИМ зрителем или читателем. Автор перестал быть самодостаточным творцом, он постоянно приглашает СВОЕГО читателя к соавторству, к совместному стёбу, издевательству над НЕ СВОИМ читателем из серой массы. Творчество из акта созидания стало актом самоутверждения за счёт читателя «из серой массы» с помощью союзника – СВОЕГО читателя. Разумеется, подобные явления были и раньше. Но сейчас это стало основной темой, лейтмотивом современного творчества. Именно поэтому современный читатель непременно будет искать в произведении иронию и стёб, даже если автор ничего подобного не вкладывал в своё произведение. Серьёзность сейчас – это несерьёзно. Это глупость. Все глупости люди совершают с серьёзным выражением лица. Поэтому лучше вооружиться иронической усмешкой на всякий случай, а то ещё за дурака примут.
В итоге все наши чувства рождаются урезанными и неполноценными, плоскими, неискренними, и оттого уродливыми. Глубокие чувства можно было испытывать героям прежних эпох, а сейчас всё, нельзя. Мы смотрим на этих героев с циничной усмешкой, мы издеваемся над их прекраснодушной искренностью, но при этом мы противны сами себе, потому что сами мы не способны на этот огонь души. Единственные чувства, которые мы чувствуем до самых печёнок, до самого дна сердца – это страх и скука. Философы-постмодернисты это прекрасно осознавали, отмечая, что в менталитете жителя постиндустриальной цивилизации преобладает «страх и трепет». Почему именно они? Об этом чуть позже.
Потребность в вере-надежде-любви мы пытаемся компенсировать свободой, считая ее высочайшей ценностью. Свобода понимается, как независимость и защищённость от негативных последствий веры-надежды-любви. Наша свобода – это свобода ОТ веры, потому что нам так СТРАШНО иметь рамки личной идеологии, ОТ надежды, ведь нам так СТРАШНО разочароваться, и ОТ любви, потому так очень СТРАШНО испытать боль или впасть в зависимость. Эрих Фромм говаривал, что свобода бывает негативная – когда она ОТ чего либо, и позитивная, когда она ДЛЯ чего либо. У нас, детей эпохи постмодернизма, не может быть позитивной свободы ДЛЯ. Потому что для такой свободы нужны вера, надежда и любовь. Позитивная свобода – это свобода двигаться к цели, цели, в которую мы должны ВЕРИТЬ, достичь которой мы НАДЕЕМСЯ и которую мы ЛЮБИМ. Не способные на эти чувства, мы не способны ставить себе цели, настоящие цели. Настоящие цели вызывают в нас цинизм и желание издеваться. Светлое будущее, счастье для всех, через тернии к звёздам, любовь к ближнему своему, справедливость, радость познания, радость труда, польза для общества, прекрасный Человек будущего – хахаха, идеологические штампы, угнетение личности! Мы не верим, что для кого то это не пустые слова, мы уверены, что все хотят только собственный лунапарк с блэкджеком и шлюхами! Единственная цель, которую мы в состоянии ставить перед собой – это потребительство. Личное потребительство, для себя. Мы сосредоточены на себе, потому что потребляем для себя. Наша цель – в нас самих. Мы не можем поставить себе цель вне себя. Поэтому только потребительство. Поэтому мы можем обладать только негативной свободой ОТ чего либо, от труда, от боли, от разочарования, от авторитетов, от совести, от ответственности, от правил. Мы предпочитаем зависимость от никотина, алкоголя и наркотиков, чем от мнения авторитета, от долга или от традиции.
Собственно, страх и скука потому и стали доминирующими чувствами у детей эпохи постмодернизма – потому что это одинокие люди без цели. Жизнь задыхается без цели, как говорил Достоевский. Скука – это состояние отсутствия цели, мучительное состояние неопределённости в отсутствие дела. Человек без цели – это человек скучающий, человек, живущий в скучном и сером мире. Это также очень одинокий человек. Оберегая и защищая свою свободу, человек получает в довесок к ней и одиночество. Одиночество – это обратная сторона свободы, неизбежный спутник свободы. Это как в отношениях: если ты свободен, то это означает, что ты один, а если хочешь отношений – придётся отказаться от свободы. Так же и в общественных отношениях – хочешь быть частью коллектива – признавай правила этого коллектива, хочешь быть свободным от правил коллектива – катись вон. Со своим уставом в чужой монастырь не ходи. Мы не хотим признавать никаких навязанных нам уставов, поэтому мы неизбежно одиноки. Мы, дети эпохи постмодернизма, не можем перестать быть одинокими и в те моменты, когда мы вместе, потому что нас ничего не связывает. Да, мы едины во мнении, что этот мир летит ко всем чертям, что в жизни нет смысла, мы можем развлечь друг друга сексом, болтовнёй и совместными развлечениями, но у нас нет общих целей, которые могли бы подлинно объединить нас. Мы свободные люди и мы уважаем свободу друг друга. У каждого из нас есть СВОЁ мнение и мы уважаем право на СВОЁ мнение, поэтому у нас нет авторитета, который бы мог объединить нас. У каждого своя правда и свои интересы. Ничего общего. Мы ироничные пессимисты и не строим иллюзий. Мы одиноки и это данность.
Одиночество – мать страха. Мы знаем с детства, что с мамой нечего бояться, что с друзьями веселей и что когда не один – тогда не страшно. Если верить нацисту из фильма «семнадцать мгновений весны», то даже умирать не страшно, когда все вместе. Мы, как стайные, коллективные существа, инстинктивно связываем одиночество с опасностью, поэтому чувство одиночества всегда порождает чувство незащищённости и тревоги. «Страх и трепет» жителя постиндустриальной эпохи является логически понятным, даже неизбежным состоянием, если учитывать, как высоко ценится в эту эпоху личная свобода (читай одиночество).
У страха есть и отец – это абсурд нашего бытия с грядущей неизбежной смертью. Мы сосредоточены на себе, на личном потреблении, но любое потребление становится бессмысленным перед ликом будущего, в котором нет нас. Зачем, для чего? С собой не забрать айфон последней модели или модное шмотьё. Нас призывают жить здесь и сейчас, но хорошо ли у нас это получается? Нет, мы просто сбегаем от размышлений на эту тему в развлечения, потребление, зависимости. Нам нечего противопоставить экзистенциальному страху перед бездной вечности, перед абсурдной бессмысленностью нашего существования, перед, как говорил Камю, «ласковым равнодушием мира». Мы не можем победить этот страх, можем только убегать от него. Думаю, что культ молодости и секса в последние десятилетия связан, в том числе, и с этим – все мы хотим сбежать от этого страха в молодой кутёж. Молодой человек – это хороший потребитель. Молодой человек может позволить себе быть гедонистом. В обществе одиноких людей без цели только потребление и гедонизм помогают убегать от экзистенциального страха смерти. Мы свободные люди. А свобода – это не то, что противостоит страху. Свобода – это и есть этот страх.
Если рассматривать свободу как возможность выбора, то единственное назначение свободы состоит лишь в том, чтобы отказаться от неё во имя совершённого выбора. Свободный человек – это человек выбирающий, но свободен ли человек, который свой выбор уже совершил? Если свобода – это многовариантность путей, то совершённый выбор – это намеченная цель и путь к ней. Если свобода – это неопределённость, состояние мучительное и неустойчивое, то совершённый выбор – это определённость, точка равновесия и устойчивости. Наш культ свободы – это в конечном счёте культ неопределённости. У нас нет приоритетов кроме одного – никаких приоритетов!
Паланик говаривал, что пока не нашлось ничего, за что можно бороться, можно бороться и против чего-то. Это он в точку, он понимал, что совсем не бороться – это не жить, это пребывать в страхе и скуке. И мы, дети эпохи постмодернизма знаем, ПОТИВ чего надо бороться, но знаем ли мы, ЗА что надо бороться? Знаем свои права, но знаем ли мы свои обязанности? Мы знаем, что надо презирать, но знаем ли мы, что надо любить? Мы знаем, во что надо не верить, но знаем ли мы, во что надо верить? Нет, мы уже разобрались и выяснили, что нет ничего по настоящему достойного борьбы, любви и веры. Поэтому бороться мы будем только от отчаянья и бессмысленности собственного существования, как у Паланика. Не за что-то разумное, доброе, вечное, а просто так. Мы призываем не быть управляемыми, социально программируемыми, стремимся выделиться из толпы и не быть серой массой, выискиваем притеснения наших прав и свобод, чтоб было что отстаивать и против чего бороться – но мы не знаем толком – чего мы хотим и к чему надо стремиться. Мы всё время боремся за негативную свободу от чего либо и бежим от позитивной свободы для чего либо, от свободы зрелого человека, который делает осознанный выбор и посвящает себя ему. Мы же не в состоянии этого сделать – посвятить себя чему либо, потому что мы ни во что не верим, ничего не любим и ни на что не надеемся.
В человеческой жизни есть переломный период – это подростковый возраст. В этом возрасте человек обретает способность к критическому мышлению и сразу начинает подвергать сомнению то, что в детстве казалось незыблемым. И самые лучшие папа с мамой превращаются в обычных людей, правила взрослых становятся нелепыми и глупыми, а подросток чувствует себя обманутым. Так же в этом возрасте человек впервые начинает чувствовать ряд новых чувств, впервые остро ощущать собственное Я и своё отличие от других. Ощущение собственной уникальности, исключительности переполняет подростка, поэтому он искренне предъявляет миру претензии, что его не понимают и вообще мир – дерьмо. В то же время подросток чувствует собственную ущербность, потому что он пока – никто и ничто. Он ещё никем не стал, не имел опыта отношений, у него нет достижений и побед. Он учиться в школе, куда его привели в 7 лет за ручку – и не по собственной воле! Он занят сравнением себя с другими и он видит, что не всегда сравнение в его пользу. В этом возрасте человек может впервые почувствовать себя одиноким. Я молчу про гормональную бурю, агрессивность и жестокость со стороны сверстников, повышение требований со стороны взрослых. Как следствие всего перечисленного – бунт, протест и борьба за свои права и свободы, за негативную свободу от авторитетов, правил и догм. Нужна ли подростку позитивная свобода для чего либо? Нет, она ему просто не по зубам, потому что подросток не совершил собственного выбора о том, кем ему быть и чему себя посвятить. Подросток пока не умеет по настоящему любить и ценить, потому что занят собой. Подросток – одинокий человек без цели, но с будущим – ведь он взрослеет, время работает на него. Мы же, взрослые дети эпохи эпохи постмодернизма, сохранили в себе все подростковые черты. Мы повзрослели, но остались подростками, не способными на настоящую веру и любовь, вечно бунтующими и вечно борющимися за свои права и свободы. Наше главное отличие от подростков в том, что время работает против нас. Их время несёт к взрослению, нас – к старости и смерти. Подросток хочет верить, надеяться и любить. Мы уже толком ничего не ждём и ни на что не надеемся. Подросток ещё может пребывать в иллюзии своей исключительности. А мы уже начали понимать, что нас жёстко… надули. Остаётся только соревноваться в циничных остротах и иронии по этому поводу, да самоутверждаться за счёт тех, кто ходит строем, кто служит идеалу, кто посылал в космос ракеты, кто не был одинок, кто шёл на самопожертвование, кто верит, надеется и любит.