Русская литература XXI века и Метамодерн

Русская литература XXI века. Где она? Какая она? Что с ней происходит? Каковы тенденции сейчас и что может быть дальше?

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. О «КОЛЕБАНИЯХ» КАК О КЛЮЧЕВОМ ПОНЯТИИ МЕТАМОДЕРНА

Тимотеус Вермюлен и Робин ванн ден Аккер в статье «Недопонимания и уточнения», комментирующей их «Заметки о метамодернизме», говорят: «Каждому человеку следует использовать термин [метамодерн. – прим. авт.] так, как ему хочется», объясняя это тем, что и сами они термин позаимствовали и потому претендовать на какую-либо единственно верную его трактовку не имеют права.

Несмотря на это, очевидно и безусловно, что метамодерн имеет определенную теоретическую базу – хотя и дискуссионную, допускающую различные трактовки и интерпретации отдельных положений.

Есть в теории метамодерна понятия ключевые, основополагающие, без представления себе которых невозможно понять – вернее было бы сказать, почувствовать – и всё остальное. («Метамодернизм – это не философия. Это также не движение, не план или программа, не художественная заметка, визуальный концепт, литературный прием или троп. <…> Для нас это структура чувства»).

Таким основополагающим понятием является, прежде всего, осцилляция, или колебания. Говорят, что метамодерн осциллирует между предельно различными позициями, явлениями, категориями, как маятник, раскачивающийся между множеством точек. Несмотря на то, что об этом уже написаны некоторые статьи, нам кажется необходимым сначала по возможности раскрыть «природу» этих колебаний, то есть самую суть метамодерна, и только после этого говорить непосредственно о современной русской литературе XXI века – как об уже существующей, так и о потенциальных путях ее развития. Также нам кажется, что в связи с метамодерном логичнее всего говорить сейчас о русской литературе, поскольку все прочие попытки прокомментировать происходящее в этой области либо терпят крах, т.к. упускается важное, либо в своей сути связаны с тем же метамодерном, который сам, однако, не упоминается.

Ключевое понятие метамодерна, колебания, мы будем называть словом, более, с одной стороны, «оптимистичным», с другой – близким человеку: поиском. 

В первую очередь, стоит помнить, что метамодерн – это некий период, отрезок времени, который, как и всё, однажды завершится и даст начало чему-то новому.

Под метамодерном зачастую понимают странное, противоречивое сочетание крайностей, – и тут-то и начинаются все неясности, упреки и скептические замечания. Мол, как это, «искренность и ирония одновременно»? Так ведь можно дойти и до того, что не будет разницы между добром и злом.

Эти недопонимания закономерны и естественны, и разрешаются крайне просто: нужно всего лишь сказать, что метамодерн не имеет цели объединить крайности. С ним (с миром) это уже случилось. Это его естественное состояние, отправная точка (множество точек, если угодно). Вопрос в том, к чему это приведет и в сторону чего рано или поздно сместится акцент, где замрет маятник, – поскольку это в любом случае неизбежно.

Однако второе важнейшее положение – у данного периода, пока он длится, помимо всех отрицательных сторон имеется великое множество плюсов. На них нам и хотелось бы сконцентрироваться.

Действительно, метамодерн – это поиск. Это закономерная усталость от крайностей и попытка расширить горизонты человеческого восприятия. Разве это не период возможностей: по-новому взглянуть на мир, увидеть вещи и явления в их двойственности, научиться открытости и вдумчивости?

Если принять за факт, что жизнь каждого человека – это путь и что путь этот представляет собой постоянный поиск – даже если и неосознанный – и рост (хотя рост духовный случается не со всеми, стоит признать), стремление к недостижимому абсолютному счастью, идеалу (вспомним еще, что практически во всех художественных произведениях герои находятся в поиске счастья, но никогда не обретают его), можно представить себе и метамодерн как некое существо, пусть метафизическое, как беспокойный дух, который вовсе не застрял в сером и скучном компромиссе, а, наоборот, находится в вечном поиске.

Хотя метамодерн – это и не метод решения каких-либо насущных проблем, и не программа жизни, как уже говорилось выше, всё же метамодерн имеет цель.

Цель эта видится в том, чтобы долгим и трудным поиском всё-таки найти определённые ответы, – например, о человеческой душе в эпоху симулякров (какая это душа, что с ней стало), смысле и высшей цели мироздания и каждого отдельного человека (какие они, эти смысл и цель, есть ли, возможно ли их найти и т.п.)

Это действительно «преследование вечно отступающих горизонтов» с по-детски наивной надеждой однажды достичь их. Есть в связи с этим и определением метамодерна, в котором чувствуется больше трагизма, но которое парадоксальным образом не противоречит нашей интерпретации. По словам Вермюлена и Аккера, «<…> гармония – это не главное чувство нынешней культуры. Мы настаиваем, что вместо гармонии преобладает ощущение несовместимости; осознания того, что одно противоречит другому, даже если есть потребность в их соединении. <…> Для нас метамодернизм это момент радикального сомнения, постоянного, порой отчаянного передвижения между островами и наконец выбор одного».

По сути представление метамодерна как «момента радикального сомнения» и периода колебаний есть то же самое, что мы более оптимистично называем поиском. Сомневаясь, колеблясь, переходя от одного к другому, метамодерн тем самым стремится к истине, в нахождении которой ощущается уже настоящая потребность.

Получается, что этот поиск и есть цель в некотором смысле; и в то же время сам поиск не бесцелен и должен к чему-то привести. Но нам кажется, что, возвращаясь к словам Вермюлена и Аккера, если «остров» будет найден и выбран, метамодерн тут же закончится – и начнется что-то другое, порожденное им.

Завершая краткое вступление, поведем итог: мы постарались выяснить, в чем заключается суть метамодерна как нового чувства реальности. Мы выяснили, что это: 1) период сомнения, но и бесконечный поиск, дающий новые возможности восприятия, 2) это поиск, всё-таки имеющий призрачную недостижимую цель найти своеобразный идеал, сочетающий в себе все самое лучшее.

К чему бы это ни привело однажды, в данный момент мы способны смотреть на мир одновременно с различных точек зрения, различать полутона – и в сочетании со всей совокупностью современных реалий эта способность отличается от той – «такой же» – которой, безусловно, обладали многие люди в прошлом. Хотим мы того или нет, «честно» это или нет, а нам свойственна уклончивость, некоторая неопределенность суждений (то ли способность понять «и то, и это», то ли отсутствие собственного мнения), неуверенность даже.

Но вместе с тем – это ведь и расширение взглядов.

К НОВОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. О СЛОЖНОСТЯХ И НЕДОПОНИМАНИЯХ

Расширяется взгляд и на одну из актуальных для современной русской культуры проблем, связанную в первую очередь с литературой и литературоведением, – проблему авторства, автора, смерти автора. Действительно, в мире постмодернизма и пост-постмодернизма вопрос об Авторе-творце, о Боге-творце, о человеческой индивидуальности, о понимании самого себя встает особенно остро. От этого напрямую зависит то, какой будет литература.

С момента написания Роланом Бартом провокационного эссе «Смерть Автора» прошло полвека. Кажется, что его теория не раз уже в русской литературе была опровергнута – как новыми произведениями писателей нулевых (Улицкая, Прилепин и др.), так и заметками различных людей том, что «автор не мертв», и даже самим фактом существования блогов: потребность людей в самовыражении[1].

Но, несмотря на очевидную «преодоленность» идей Барта, ощущаемую даже на уровне интуиции, целесообразнее обратиться всё-таки сначала к самому эссе и выделить ряд вопросов, ответ на которые поможет несколько прояснить, какие именно тенденции сейчас наблюдаются в русской литературе и какие могут наблюдаться в дальнейшем.

Для начала вспомним, что, согласно традиционализму, «авторское присутствие не концентрируется в одной какой-то точке произведения (наиболее близкий автору герой, служащий “рупором” его идей, своеобразным alter ego автора; прямые авторские оценки изображаемого и т.д.), а проявляется на всех уровнях художественной структуры (от сюжета до мельчайших “клеточек” – тропов)».

Постмодернизм же эту концепцию как бы отбросил, утверждая, что автор (пишущий человек, скриптор) никак себя не выражает в произведении: он бесконечно, пусть даже и неосознанно, цитирует и повторяет чужие тексты.

У человека, прочитавшего эссе Барта, может возникнуть ряд вопросов, и мы попытались сформулировать некоторые из них и дать ответ.

1. Что именно означает «смерть Автора» по мнению Барта? (Понятия «Автор» и «индивидуальность» для него – одно и то же?)
2. Если имеется в виду, что «Автор» в тексте – это вся область личного, начиная от биографических подробностей жизни писателя и заканчивая его странными отношениями с главными героями произведения, которое он пишет (не секрет, что писатели испытывают к своим героям разнообразные чувства), кроме того, если под смертью автора ещё подразумевается определённый вектор развития литературоведения и критики, а именно совершенный отказ от поисков этого «личного» в тексте (пусть бы оно там и было – для анализа и понимания текста это не нужно, т.к. текст – сам по себе, и нечего его ограничивать поиском единственного смысла, который якобы вложил автор), так вот если от автора, в итоге, не остаётся ничего (даже отказ его искать в тексте), сохраняется ли при этом Роланом Бартом право на существование вообще какой-либо индивидуальности – хотя бы и за пределами текста? В его эссе сказано: даже «если бы он захотел выразить себя, ему все равно следовало бы знать, что внутренняя «сущность», которую он намерен «передать», есть не что иное, как уже готовый словарь, где слова объясняются лишь с помощью других слов, и так до бесконечности». Постмодернизм, разумеется, разделяет эту точку зрения, за что его и называют кризисом гуманистических идеалов и вообще культуры. Личность утрачивает своё значение, отдельный человек – всего лишь скриптор, он не выражает себя.
3. Если индивидуальность всё же сохраняется («Не субъективность как таковая отправилась в мир иной, как на то намекает Барт, но оставило этот свет литературоведение вполне определенного толка и склада»[2]), то в чем она остаётся? – как стиль письма и не более, то есть как некое качество, отличающее тексты Писателя N. от текстов Писателя L., делающее тексты писателя N. легко узнаваемыми, при этом ничего не говорящее нам о личности и идеях этого писателя.

4. Если все это понято нами верно, то: возможно ли вообще такое на практике? Пусть даже как результат определённых усилий, – возможно ли? Есть ли примеры таких художественных произведений?
5. Перефразируя закономерно возникающий вопрос «а зачем вообще всё это?»: каковы плюсы и минусы подхода Ролана Барта к литературному творчеству и к литературоведению? Какие из его идей наиболее убедительно аргументированы?
6. Наконец, что можно сказать о произведениях XXI века в связи со всем вышеперечисленным?

Как видим, вопросы с 1 по 3 содержат в себе же и краткие ответы, достаточные, как нам кажется, для понимания основной идеи Барта. Что касается примеров (вопроса 4), то сам же Барт отсылает нас к Малларме и Прусту, говоря, что они положили начало устранению «Автора» из текста. Однако кто эти идеи продолжил и кто развил в полной мере, остается неясным, поскольку они даже при поверхностном взгляде кажутся утопическими и годящимися только для теории и провокации существовавших в тот момент традиционалистских теорий.

Всё же, если в полной мере идеи Барта и не были осуществлены на практике, на писателей-постмодернистов они оказали влияние и частично прослеживаются в их творчестве.

Способы децентрирования фигуры автора в постмодернизме различны и отличаются степенью ее дробления и характером репрезентации. Таковы 1) использование авторской маски, 2) «расщепление» фигуры автора в форме «размножения», 3) полное «рассеивание» фигуры автора в письме.

Постмодернистская авторская маска – прием игровой реализации фигуры автора, вводимого в текст в качестве автора-персонажа, колеблющегося между позициями гения/клоуна и предающегося самоиронизированию и самопародированию, благодаря чему его суждения лишаются значения абсолюта. Пример: в рассказе Борхеса «Другой» (1961) присутствуют сразу две авторские маски. Повествование ведется от лица Борхеса, встретившего в старости девятнадцатилетнего Борхеса. Рассказчик предлагает различные трактовки происходящего и тут же опровергает их. Например, в середине рассказа он доказывает молодому Борхесу, что их встреча реальна, а в конце заявляет, что для другого она была сном, а реальностью – только для него.

Что далее? Вопросы 5 и 6, наиболее важные, плавно уводящие нас от бартовского эссе в современный мир, к актуальной ситуации в русской литературе. Ответом на них (в частности) и будет всё нижеизложенное.

МЕТАМОДЕРНИСТСКИЙ ПОИСК КАК ШАНС

Не найти определённого смысла, логической законченности и высшей идеи можно лишь в произведении, которое бессмысленно, логически не закончено и не содержит никаких идей. Нужна ли нам сейчас такая литература?

Однако, с другой стороны, действительно, как по Барту: написать в статье, что автор хотел сказать то-то и то-то и героя-злодея осуждает, похоже на односторонность и ограниченность взгляда, которые, возможно, и были в каком-то смысле уместны для периода реализма (XIX век), но которых в метамодерне быть просто не может. (Нужно еще учитывать, что подобных критических статей в наше время крайне мало, критика не востребована – отчасти из-за влияния соц. сетей, которые теперь в большей степени формируют общественное мнение о чем-либо, в том числе и о литературе; потенциальные читатели предпочтут, скорее, не критическую статью, если бы она и была, а отзывы пользователей на Озоне, LiveLib.ru или еще где-либо, прежде чем покупать книгу. А такие отзывы в большинстве своем – это условно ответ на вопрос «понравилось или нет», это субъективные впечатления, но не последовательный литературоведческий и критический анализ).

Мы не можем отрицать, что Барт идёт по верному пути, и когда восстанавливает в правах читателя, несправедливо забытого всеми: и автором, который, вроде как, пишет, чтобы выразить своё «я», и критиком, пишущим также чтобы потешить своё эго и чтобы излить свои впечатления о книге. А между тем, – и говорить это даже как-то неловко, как с самоуверенным видом утверждать, что небо голубое, а вода мокрая, – именно читатели читают книги, без читателя литература теряет смысл. Именно читатели переживают, сочувствуют героям, по-своему интерпретируют произведение; авторский голос слышен в описаниях, в отступлениях, в комментариях. Действительно показателен пример, приводимый Бартом, о греческой трагедии: «текст ее соткан из двузначных слов, которые каждое из действующих лиц понимает односторонне (в этом постоянном недоразумении и заключается «трагическое»); однако есть и некто, слышащий каждое слово во всей его двойственности, слышащий как бы даже глухоту действующих лиц, что говорят перед ним; этот «некто» — читатель (или, в данном случае, слушатель)». Барт утверждает, что, таким образом, в литературе голос, которым «озвучиваются» описания, отступления и т.д. – это «голос» читательский, это всё происходит лишь постольку, поскольку читатель стал это читать. Но произведение ведь было написано кем-то. И, что самое главное, ведь автор – также человек, и если читателю позволяется как-либо относиться к герою книги, то как же можно отказать в этом ее автору? А если не отказывать – как можно утверждать, что в тексте это не прослеживается? А если прослеживается, то почему бы не проследить?

И круг замыкается: «такое прослеживание позволительно, но текст можно (и нужно) понять и без этого». «Но как же понять, если…»

Все это не может не сбить с толку: кажется, будто истина повсюду и будто всюду подвох. Строго говоря, так и есть.

Ответ очень прост: мы вновь имеем дело с крайностями, с полярными полюсами отношения к авторству, тексту, читателю и далее – к Автору, смыслу, идее, к творцу, к Богу – то есть с модернизмом (и его предшественником реализмом XIX века) и с постмодернизмом.

Искусство в целом сейчас находится в поиске, который, пожалуй, сложнее, чем был когда-либо. Потому нам представляется, что теперь эти концепции могут сосуществовать вместе и что на границах будут возникать (и уже возникают) новые во всех смыслах произведения.

Ниже попытаемся разобраться, так это или нет.

О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ С СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРОЙ СЕГОДНЯ

[Осторожно: вероятно, много незнакомых имен. – Прим. авт.]

О том, что русская литература возвращается к реализму, говорилось уже неоднократно и самими писателями, и теоретиками литературы – как в самом конце XX века, так и в нулевые. Показательна в этом отношении работа Н. Ковтун «Актуальная литература в зеркале манифестов…». Исследователь в работе опирается на манифесты В. Распутина (2007), Виктора Ерофеева (2002) и С. Шаргунова (2001), написанные в нулевые, также обращаясь и к словам многих других современных писателей.

Не секрет, что о постепенном уходе постмодернизма как направления в литературе в России стали говорить уже в 90-е годы XX века. Об этом написано множество статей и исследований. В частности, М. Эпштейн считает датой официального конца постмодернизма 11 сентября 2001 года – крушение башен-близнецов, своеобразный «Большой взрыв», породивший новую реальность. Действительно, из-за трагедии «обострилось ощущение телесной уязвимости каждого человека и человечества в целом, вернулось и даже усилилось ощущение единственного, неповторимого, всамделишного, неподвластного никаким симуляциям. <…> заменимых нет».

Эта трагедия – общечеловеческая, вероятно, что и она косвенно повлияла на культурные процессы в России; среди более очевидных причин – крушение СССР как крушение привычного мира и возникновение новых вопросов. Так или иначе, в русской литературе 90-х годов «уход» постмодернизма проявился, с одной стороны, в том, что многие писатели «преодолели», «переросли» постмодернизм (Кибиров, Толстая, Липскеров, Крусанов), с другой – в возникновении новых имен, нового поколения. Н. Ковтун так характеризует конец века, этот своеобразный рубеж, когда в русской литературе начинало появляться нечто новое, не называемое еще тогда метамодерном (и до сих пор не называют): «Конец 1990-х годов ознаменован разочарованием в идее глобализма, сворачиванием проекта постмодернизма, что вызвало подчеркнутый интерес к реалистическим принципам письма, с одной стороны, и рождение новых художественных направлений, деклараций, манифестов, с другой. <…> уже в середине 1990-х гг. начинается активный поиск иного языка, идеала, сакрального; “в святом ищут выход, его сегодня принимают всерьез”, – утверждает Т. Горичева».

В работе Н. Ковтун говорится о возникновении в литературе начала XXI века «нового реализма», с которым связано имя, к примеру, Захара Прилепина – и многих других, менее известных.  «Новый реализм – это литературное направление, отмечающее кризис пародийного отношения к действительности и сочетающее маркировки постмодернизма («мир как хаос», «кризис авторитетов», акцент на телесность), реализма (типичный герой, типичные обстоятельства), романтизма (разлад идеала и действительности, противопоставление «я» и общества) с установкой на экзистенциальный тупик, отчужденность, искания, неудовлетворенность и трагический жест. Это не столько даже направление как единство писательских индивидуальностей, а всеобщее мироощущение, которое отражается в произведениях, самых неодинаковых по своим художественным и стилевым решениям».

Писатели-новые реалисты, как видно, уже в нулевые утверждали необходимость возвращения русской литературы к истокам, к классике. С. Шаргунов в своем манифесте «Отрицание траура» (2001) говорит, что постмодернизм «в плане совре­менных реалий – это смешок извне, ре­акция „не вписавшихся“», хотя его влияние всё ещё ощутимо и полностью забыто не будет. Ковтун комментирует это: «начало нового тысячелетия требует ответственности, перспективы, идеала, что неуклонно ведет к актуализации реалистического принципа письма». Новому реализму характерно обращение к личности человека и возвращение к Авторству, но в несколько измененной форме. Там, где постмодернизм отрекался от автобиографии, и где, наоборот, традиционалисты ориентировались на «высокий образец древнего летописца», З. Прилепин, С. Шаргунов, М. Елизаров творят «личный миф». Новый реализм призван объединить две крайности как две необходимые составляющие новой литературы, поскольку «консерватизм представляет собой сокровищницу образов русской классики, а авангардизм – новшества, которые отражают актуальные общест­венные реалии».

Всё выше перечисленное весьма показательно, но означает ли это, что с нулевых в литературе ничего не изменилось? Уже в 2008 году тот же Шаргунов говорит: «Сегодня в стерильном пространстве снова хочется сочно смеяться и затейливо сочинять, выкликать небывалые повороты». Значит – неизбежное, закономерное сочетание реалистических и постмодернистских тенденций.

Подробный анализ всех русскоязычных художественных произведений, написанных за последние ≈20 лет, в рамках данной статьи невозможен. Однако необходимо выделить определенные характерные тенденции, направления, течения в современной литературе. О начальном этапе – представителях неореализма нулевых – мы уже сказали. Далее целесообразно было бы обратиться к ныне существующим негосударственным литературным премиям и к списку лауреатов – за неимением каких-либо других надежных источников информации по данному вопросу. (Ведь, безусловно, существует множество произведений и тенденций, о которых мы, скорее всего, просто не имеем понятия, т.к. произведения не дошли до читателей: затерялись в сети среди мусора, были изданы, но не оценены по достоинству и т.д.)

Однако как только мы станем комментировать произведения лауреатов и тенденции, мы столкнемся с терминологией мира современной литературы, и следует сразу оговориться: с этим связаны [очень] большие сложности. Так, какие бы существующие материалы о литературе XXI века ни пришлось изучать, везде встретятся следующие термины: неореализм, постреализм, неонатурализм, неосентиментализм, постмодернизм, постпостмодернизм (иногда), к которым добавляются антиутопия, женская проза и массовая литература. Многие термины (например, неореализм, неонатурализм и постреализм) то противопоставляются, то оказываются вдруг взаимозаменяемыми. Всё это сопровождается хаотичными примерами произведений и авторов. Более того, о неореализме говорили и ранее, на рубеже XIX и XX веков, и также этот термин применяется в философии.

Литературный критик М. Бойко, например, считает: «Правильнее говорить не о реализме как таковом, а о N-реализме, причём вместо N можно подставить практически любое слово или выражение. Отсюда такие оксюмороны как «фантастический реализм», «сюрреалистический реализм», «романтический реализм» и т. д. Этот ряд можно продолжить, чтобы продемонстрировать абсурдность этой практики: «постмодернистский реализм», «виртуальный реализм», «психоделический реализм» и т. д.»[3]

Очевидно, что на сегодняшний день отсутствует четкая теоретическая база, несмотря на большое количество работ, посвященных современной литературе.

Перейдем всё же к конкретным произведениям и тенденциям.

Есть три основные негосударственные лит. премии (в скобках год основания): «Русский Букер» (1992), «Национальный бестселлер» (2001) и «Большая книга» (2005).

(Хотя «Русский Букер» и критикуют, постоянно обвиняя в предвзятости, «нелитературности» произведений-победителей, называя «премией за умение влиться в определенную лит. тусовку»; тем не менее, что имеем, то имеем).

Возьмем для удобства две даты: 2008 и 2017.

«Русский Букер» – М. Елизаров, «Библиотекарь».

Роман, за который автора обвиняли в романтизации и мифологизации советской эпохи, с чем сам он не согласен: «Мне захотелось поговорить о той стране, где существовали какие-то другие ценности. Конкретно в тексте Советского Союза нет, там есть просто человеческие отношения, <…> та достойная форма поведения, которая при нынешнем капиталистическом строе совершенно утеряна. Сейчас же кризис не только финансовый, но и человеческий. А критики цепляются к деталям, пытаются запихнуть текст в жанр пародии — им так легче, с постмодернизмом-то». Роман называют и постмодернистским, и говорят, что «постмодернизм в преломлении Елизарова изживает себя изнутри». Соотв., роман сочетает в себе реалистические и постмодернистские черты (выше говорилось о неореализме Елизарова). Также и сам жанр называют и «философской притчей», и «боевиком» с элементами социальной научной фантастики, и «романом идей», и «историческим романом».

«Национальный бестселлер» – З. Прилепин, «Грех».

Роман в рассказах. «Маленький провинциальный городок и тихая деревня, затерянные в смутных девяностых. Незаметное превращение мальчика в мужчину: от босоногого детства с открытиями и трагедиями, – к нежной и хрупкой юности с первой безответной любовью, к пьяному и дурному угару молодости, к удивлённому отцовству – с ответственностью уже за своих детей и свою женщину. «Грех» – это рефлексия и любовь, веселье и мужество, пацанство, растворённое в крови, и счастье, тугое, как парус, звенящее лето и жадная радость жизни. Поэтичная, тонкая, пронзительная, очень личная история героя по имени Захарка». Название – неслучайно. «Автор затрагивает важнейшие аксиологические проблемы, и среди них  –  выбор человека между добром и злом, счастьем и страданием, Богом и грехом». (Захарка-подросток противостоит внезапному плотскому влечению к старшей сестре). Реалистическое начало здесь тесно уживается с романтическим; жесткое и брутальное – с сентиментальным и лиричным. По мнению Быкова, Прилепина трудно отнести к какому-либо направлению, прежде всего, из-за того, что он «добрый писатель, что тоже большая редкость сегодня».

«Большая книга» – В. Маканин, «Асан».

Роман о войне в Чечне, критикуемый за фактические ошибки и неточности, но считающийся удачным с точки зрения художественности. Творчество Маканина относят к постреализму.

«Стратегия постреализма оказывается близкой постмодернистскому диалогу с хаосом. Но в постреализме диалог с хаосом приобретает несколько иные цели. <…> Именно через человека и ради человека постреализм пытается постигнуть хаос, чтобы найти в его глубине нить, опору, за которую человек мог бы держаться, которая могла бы стать оправданием и смыслом единственной человеческой судьбы, разворачивающейся в «обстоятельствах» хаоса»[4].

«Русский Букер» – А. Николаенко, «Убить Бобрыкина. История одного убийства».

Роман, напоминающий, скорее, повесть или поэму в прозе. Из очевидных достоинств – язык красочен и своеобразен, «у текста есть свой темп. Это почти поэзия в прозе»[5] (+ в книге иллюстрации автора). Критикуют за отсутствие динамики в сюжете. В любом случае, это произведение – явный поиск: новых стилей, жанров, способов писать прозу. Налицо сочетание модернизма (акцент на внутреннем мире героя, некоторая фрагментарность повествования) и реализма.

«Большая книга» – Л. Данилкин, «Ленин. Пантократор солнечных пылинок».

Жанр: биография (нон-фикшн). Автор о названии: «для меня это не бессмыслица. Cолнечные пылинки — это как раз из ленинских конспектов Гегеля <…>: «Душа есть солнечные пылинки». То есть солнечная пылинка — это свет и тьма одновременно. Это хорошая, мне показалось, метафора для ленинского метода. Диалектика, единство и борьба противоположностей: и прозрение, и ослепление, и истина, и террор, и материя, и дух. «Пантократор» отсылает к теме власти, но не только светской, но и над душами. Ленину пришлось оказаться во главе революции не только социальной, но и религиозной. Ленин был обычным человеком, но его воспринимали как мессию, который должен освободить, спасти мир от капиталистического апокалипсиса». И об образе Ленина в книге: «Важно не путать меня и рассказчика. Это я, автор книжки, отношусь к Ленину тепло. Но в книге сконструирован рассказчик, который к Ленину относится «как все», — никак или скептически — но хочет понять, кто такое Ленин. Он сначала относится к своему персонажу с явной иронией, но ближе к финалу, по мере того, как он узнает о нем, иронии становится меньше, а уважения — больше»[6].

«Национальный бестселлер» – Анна Козлова, «F20».

F20 – это медицинский код шизофрении. Ей страдает главная героиня. О книге: «“Я поняла, что сейчас произойдет нечто ужасное” — ключевой лейтмотив книги. “F20”, однако, не похожа на все эти слезовыжимательные истории, в которых присутствует больная собака/жалобный котёнок/мальчик-аутист/девочка-аутист, с первых страниц протягивающие к нам ручонки, взывая к жалости. Эта книга написана не для того, чтобы выжать из вас слезу, а для того, чтобы вы кое-что поняли про смысл жизни. F20 играет здесь роль портала, то погружающего героиню (а с ней и читателя) в кошмар психоза, то вышвыривающего в самую что ни на есть подлинную реальность, так что “безумцы” оказываются мудрее “здравомыслящих”. <…> Очень страшная, да, но отнюдь не монохромная история, которая вмещает самые разные, в том числе едва ли не анекдотические, коллизии»[7].   

Таковы предпочтения литературного сообщества сегодня и почти 10 лет назад. Но, разумеется, этими шестью произведениями-лауреатами не исчерпываются все существующие в современной литературе направления и тенденции. Потому перечислим основные и важные:

1. возникновение и активное развитие массовой литературы (детективы Д. Донцовой и А. Марининой, романы Б. Акунина, стилизованные под классику, творчество С. Минаева («Духless», «The Тёлки») и др.);
2. популярность фантастики, фэнтези и исторических романов;
3. повышенное внимание к жанру антиутопии;
4. продолжение «традиций» постмодернизма: Пелевин, регулярно выпускающий по роману, Сорокин, недавно опубликовавший совершенно постмодернистский рассказ, посвященный Серебренникову;
5. тенденция к стиранию границ между жанрами и направлениями (напр., «Кысь» Т. Толстой, «Оправдание» Д. Быкова – сочетание реализма и постмодернизма, а «Кысь» называют и антиутопией, т.к. действие происходит после Третьей мировой войны);
6. уже почти что традиционно роман «Казус Кукоцкого» (2001) Л. Улицкой называют неосентиментализмом (наравне с драматургией Е. Гришковца): вновь внимание к «маленькому человеку», сострадание к нему;
7. говорят о появлении «женской прозы» (с конца XX века), в которой акцентируется внимание на психологии, проблемах семьи, роли женщины в обществе, подчеркивается, что язык «женской прозы» отличается повышенной эмоциональностью. Представители: Т. Толстая, В. Токарева, Л. Улицкая, Д. Рубина, Л. Петрушевская и др. Это ≠ «дамскому роману», т.е. легкому чтиву, массовой литературе. Многие (в том числе Д. Рубина), разумеется, выступают против деления литературы на «мужскую» и «женскую»: литература бывает только «хорошей» и «плохой»;
8. популярность нехудожественной литературы – жанра non-fiction (от учебников по математике и книг «Как я похудела на 100 килограмм» до биографий рок-звезд).

Нельзя обойти стороной и таких разных писателей, как Д. Рубина, Е. Водолазкин, Л. Улицкая, А. Иванов, Д. Глуховский и др. Каждый из них так или иначе обращается к извечным темам жизни и смерти, добра и зла, любви и одиночества и т.п.

Это и философия и религия в романе «Лавр» (2012) Е. Водолазкина, который сам автор не считает ни историческим (хотя действие происходит в Средневековой Руси), ни постмодернистским (хотя критики его так называют из-за кажущейся «смерти автора». Водолазкин же только «стремился полностью соответствовать стилю древнерусской литературы, которому было характерно отсутствие авторства»).

Это и своеобразная перекличка с «Черным зеркалом» – главный герой «Текста» (2017), первого «серьезного» романа Д. Глуховского (известного прежде по «Метро 2033» и прочему развлекательному постапокалиптическому фэнтези), «восстанавливает» жизнь того, кого он убил, по фотографиям, сообщениям и видео из телефона жертвы.

Это и исторические романы А. Иванова (известного многим по роману «Географ глобус пропил»), в которых так или иначе поднимаются актуальные для современности вопросы и в которых явно отражается биография писателя, и удививший многих его роман «Комьюнити» (2012) – буквально и метафорически о чуме XXI века.

Это и тема семьи в творчестве Л. Улицкой, и вечное противостояние добра и зла, отчасти мистика, жизненные истории различных героев, герои-художники, мотивы путешествия, взаимодействия культур в творчестве Д. Рубиной, в чем также явно отражается ее биография (родилась в Ташкенте, жила в Москве, уехала в Израиль).

Всё это, конечно, не может дать ответа на вопрос: «Как именно следует теперь писать?» Но вспомним здесь Чехова: «Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах». Иными словами – отражать свое виденье, писать как пишется. Это кажется по-детски наивным взглядом – но мы осмелимся предположить, что именно такой взгляд и необходим литературе метамодерна. «Смерть» же Автора может наступить только тогда, когда он вдруг обнаружит, что ему нечего выразить. Такое случается зачастую после первого романа, когда писатель навсегда остается известен массам как автор одной книги, как, например, Кизи или Сэлинджер. Второй роман – это всегда испытание, которое выдерживают не все. Но и наоборот – если с книгами «зачастить», выпускать в год по роману, то «смерть Автора» также наступит – авторское «я» попросту исчезнет, так как автор не будет уже выражать в произведении что-то особенное, а будет только штамповать продукт массового потребления, то есть и станет, по сути, скриптором в терминологии Барта. Продуктом таких скрипторов полон книжный рынок в России – это коммерческая литература, создаваемая сознательно для прибыли. Когда такой скриптор пишет книгу, он думает о читателе, о запросе публики. Следовательно, тут мы находим еще две крайности, которые метамодерн потенциально может сблизить:

1) писать для публики, зарабатывать этим деньги, никаких своих идей в творчестве не выражая, поскольку их и нет, и

2) совершенно не думать о читателе, о продвижении, о деньгах, писать для себя, выражая свое «я». (Так, Довлатов, к примеру, называл себя только «рассказчиком», не писателем, как бы не претендуя на роль Большого Писателя (он не написал ни одного романа), подчеркивая свое скромное отношение к творчеству).

Но, вероятно, трудно не заметить, что в современном мире второй вариант и позиция скромного «рассказчика» уже кажутся несколько утопичными. Когда книга написана, ей нужен читатель. Автор так или иначе, выразив себя, хочет, чтобы люди об этом узнали и разделили/не разделили его взгляды. Если раньше в русской литературе за это отвечали критики, редакторы «толстых журналов» и т.п., то в 2018 году всё, что мы имеем, это интернет. «Толстые журналы» всё ещё существуют, но новичку туда попросту не пробиться, да и аудитория у этих журналов своеобразная. Другой путь к читателю – это издательства. Здесь ситуация аналогичная: шанс, что новичку повезет, слишком мал. Книжные магазины переполнены, с одной стороны, развлекательной литературой, чтивом, и, с другой, книгами уже известных, именитых писателей, членов Союза Писателей. У новичка остается единственный выход – публиковаться в сети. Однако очевидно, что никто не станет это читать без рекламы и пиара. И здесь у автора вновь несколько вариантов. Так, он может опубликовать свою книгу через электронные издательства (ЛитРес, Ридеро). Не заплатив ни рубля, он получит гарантию, что его электронная книга поступит в интернет-магазины Озон, ЛитРес, Лабиринт. Но опять же: кто станет ее читать? Автору нужна аудитория. В такой ситуации большинство авторов, не имея крупных денежных средств, предпочитает самопиар.

Здесь мы и сталкиваемся с таким явлением, как «человек-оркестр». И наиболее показательны в этом отношении отнюдь не прозаики, о которых (новых, молодых) мы практически ничего не знаем, а поэты. Это поколение поэтов сети, скрыто или явно противопоставляющее себя поэтам, которые как правило старше них минимум на 10 лет и которые печатаются в тех же самых «толстых журналах». Поэты сети предпочитают «ВКонтакте», давно забыв о не дающем ничего, кроме копирайта, сайте «Стихи.ру». Паблики «ВКонтакте» – идеальная платформа для размещения стихов, для пиара, для привлечения аудитории. Эти поэты отправляются в туры по стране, выступая в небольших клубах, записывают стихи в аудио, снимают видео, устраивают мастер-классы, играют в своих группах, открывают курсы, наконец, собирают краудфандингом деньги на печать собственных сборников. Иногда пишут и прозу, иногда даже издают ее, уже имея аудиторию потенциальных читателей. Одновременно занимаются и поэзией, и всем, что сопутствует ее продвижению. Иногда они даже ставят спектакли по собственным стихотворениям. Это самое настоящее воплощение синтеза искусств и пример нового творческого человека XXI века, который стремится совместить творчество и работу, действительно обладает талантом, но в актуальных реалиях не может не помнить о практической стороне вопроса (к слову, зарабатывают они этим в любом случае немного).

Поэзия сети, современная русская поэзия, по всем параметрам обогнала прозу. Стихотворение – вещь короткая. Разместить его на «стене» несложно, прочитать – тоже. Но как быть с громоздким большим романом? Не станешь же его по частям публиковать на той же «стене» или выкладывать целым файлом – нельзя не признать, что люди всё же предпочитают теперь более простые и короткие вещи длинным и сложным, наглядность, визуальность – тексту. Если стихотворение они еще прочитают, то новый неизвестный длинный роман неизвестного автора – едва ли. Даже если он будет опубликован через выше упомянутые электронные издательства. Здесь ощущается выпавшее звено – институт критики и литературоведения (в России эти понятия разведены). Людям нужно ориентироваться в многообразии текстов, но даже критики, если бы задались такой целью, не смогли бы прочесть всё, что есть в интернете.

Как же быть в такой ситуации?

Надежды, помимо прочего, как нам кажется, можно сейчас возлагать на премию «Электронная буква», учрежденную в 2011 году порталом ЛитРес, но в конце 2017 кардинально изменившую свою программу. Если прежде каждый год премия вручалась всё тем же известным писателям за количество проданных электронных экземпляров (Пелевин, Сорокин и др.), то осенью 2017 года организаторы неожиданно заявили: впервые объявлен прием работ «новичков» с явной целью – постараться найти и открыть публике новых талантливых авторов современной русской прозы (заметим: только художественной. В этот раз нон-фикшн даже не рассматривается).

Возможно, это первый шаг на пути к новому этапу в русской литературе (действительно, первый, так как акцент наконец сместился хотя бы немного в сторону анализа прозы начинающих писателей, в чьем распоряжении только интернет, – несмотря на количество графоманов, которые станут участвовать).

КАКОЙ ПОТЕНЦИАЛЬНО МОЖЕТ СТАТЬ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Обобщение

Очевидно, что на данный момент русская литература находится в поиске новых форм, направлений и жанров и что определенные идейные установки, близкие метамодерну, так или иначе прослеживаются в столь разнообразном творчестве современных писателей. По-прежнему факты биографии находят отражение в произведениях, а Авторы выражают себя и беспокоящие их идеи – несмотря на огромный культурный багаж и опыт предшественников, который, казалось бы, то и дело мешает, давит тяжестью и неотступной мыслью: «Это уже было, не пиши».

От реализма XIX века литература, развиваясь, перенимает стремление к воссозданию жизни на страницах книги, к детальности, к жизнеподобию, к поиску высших идей и смыслов. От феноменологической (и орнаментальной, поэтической прозы) 1-й половины XX века – перенос акцентов на внутренний мир героя, максимальная передача его ощущений и мыслей, частично и прием «потока сознания». И это кажется нам особенно актуальным в современных реалиях, когда человек сталкивается с собой лицом к лицу и зачастую пытается сбежать в виртуальность; а если не сбегает – вступает в борьбу со своими ленью, неуверенностью и т.п., которые, как выясняется, мешают ему даже попросту испытывать радость от жизни (living, как процесс). Подтверждение тому – повсеместные шутки про депрессию и про наличие (и преобладание) тех черт характера, которые обычно считаются отрицательными.

Совместив реализм и феноменологическую прозу, можно получить романы, в которых меньше действия, меньше бытовых подробностей, жизнь больше раскрывается с точки зрения отдельного человека, чьи мысли и чувства вновь актуальны и кто сам вновь стал задаваться вопросами – на фоне изменившейся реальности с ее технологиями и интернетом; основная «великая идея», необходимая Достоевскому, теперь действительно вряд ли может быть найдена принципиально новая; здесь постмодернизм оказывается прав. (И также отчасти здесь прав А. Иванов, утверждающий, что сейчас вообще нет смысла писать о современности в духе реализма, поскольку произведение будет восприниматься читателями, привыкшими к «реалистичным» постам в соц. сетях, не как художественное отражение современности, не как нечто цельное с главной идеей, не как метафора, а как частный случай из жизни, который смешон и нелеп). Поэтому классический реализм XIX века так или иначе видоизменяется. Поэтому в произведении и может присутствовать не классическая идея реализма, а некая общая важная мысль, связывающая все сюжетные линии, объединяющая их, даже если и (неизбежно) повторенная за кем-то, – но раскрываемая по-новому.

От постмодернизма такая литература может взять иронию, неотъемлемую и необходимую в нашей жизни, интертекстуальность, отсылки, аллюзии, культурную перекличку. Сложно не взять это, когда за плечами столько эпох.

Скорее всего, в этих текстах будет прослеживаться связь со всеми поколениями и направлениями в литературе. И это опять же не тождественно словам Барта. Автору улизнуть от собственной биографии и своего «я» невозможно; соответственно, в его произведениях это будет так или иначе отражаться; а вместе с тем – неизбежно – и весь усвоенный культурный контекст. Только он не заменит собой авторское «я», уникальное виденье писателя. Путь метамодернисткой литературы через это и лежит – чтобы вновь обратиться к себе, к человеческому в себе и в каждом, найти утраченное, найти своё виденье, решить наконец снова, что оно существует, научиться взаимодействовать с накопленным багажом знаний и отголосков чьих-то мнений.

Об этом, хотя и косвенно, пишет и М. Эпштейн: «Растет могущество техники, все плотнее обступает нас виртуальное царство, все просторнее экраны компьютеров и телевизоров, множатся зоны беспроволочной связи, — коммуникативная прозрачность и переливаемость всего во всё, техноутопия в стиле О. Хаксли… И одновременно какая-то оголенность всего человеческого существа, телесная жалкость, пронзительная тоска смертности, вновь ощутимая животрепетность силы, слабости, борьбы, сопротивления, экзистенциально раздетый мир».

Такая литература (формирующаяся уже на Западе и делающая шаги к этому в России) может быть, прежде всего, именно о поиске, о попытках понять себя, о творчестве, о познании себя и мира через творчество, о выборе (и нравственном, и повседневном – в мире, где смешано всё), о вечных ценностях, о взаимодействии человека и стремительно развивающихся технологий, кроме того – о потустороннем, магическом, божественном; может уделять больше внимания чувствам и, как импрессионизм, фиксировать мимолетные ощущения; главное – она может потенциально стать отражением разнообразных духовных устремлений (и жизненных стремлений) человека в мире, где всё смешалось, и отражением такого же внутреннего хаоса, где ирония проникает вдруг в самые серьезные и светлые чувства, – и попыток преодолеть это, вырваться из лабиринта.

---

Список использованной литературы

1. Барт Р. Смерть Автора. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Косикова Г. К. М.: Прогресс, 1989.
2. Бойко М. Взлет и падение N-реализма. XXI век. Итоги литературного десятилетия. [Электронный ресурс] // URL: http://www.rospisatel.ru/sbornik.htm
3. Вермюлен Т. и ванн ден Аккер Р. Заметки о метамодернизме. [Электронный ресурс] // URL: https://metamodernizm.ru/notes-on-metamodernism/
4. Вермюлен Т. и ванн ден Аккер Р. Недопонимания и уточнения. [Электронный ресурс] // URL: https://metamodernizm.ru/misunderstandings-and-clarifications/
5. Данилкин Л. Интервью для «АиФ». [Электронный ресурс] // URL: http://www.aif.ru/culture/person/lev_danilkin_dlya_lenina_politika_to_zhe_chto_eksperimentalnaya_fizika
6. Караченцева Т. «Смерть Автора»: М. Бахтин против Р. Барта. [Электронный ресурс] // URL:   https://elibrary.ru/item.asp?id=9517764
7. Ковтун Н. Актуальная литература в зеркале манифестов (Мой манифест В. Распутина, Учение ЁПС В. Ерофеева и Отрицание траура С. Шаргунова). LITERATURA (Rusisrica Villnensis) — 2016 (2). — Vilnius: Vilniaus universitetas. — lpp. 52–65.
8. Лейдерман Н. Гипотеза о постреализме. [Электронный ресурс] // URL:  https://ruskerealie.zcu.cz/2-8-texty-lipoveckij
9. Мильчин К. «ТАСС». «Убить Бобрыкина»: что за книга получила главную российскую премию года. [Электронный ресурс] // URL:  http://tass.ru/opinions/4788038
10. Орлова Е. Образ автора в литературном произведении : учеб. пособие. М., 2008
11. Оробий С. Обзор книжных новинок от 05.02.2017. [Электронный ресурс] // URL:  http://literratura.org/ev/2122-obzor-knizhnyh-novinok-ot-05022017.html
12. Основные направления в современной российской литературе. [Электронный ресурс] // URL: https://refdb.ru/look/1522252.html
13. Сербинская В. На пути к литературе метамодернизма. [Электронный ресурс] // URL: https://metamodernizm.ru/literature-metamodernism/
14. Славина А. Б. Художественный мир прозы Захара Прилепина (на материале книг “Санькя” и “Грех”). [Электронный ресурс] // URL: http://refleader.ru/rnajgeujgqas.html
15. Сушилина И. К. Современный литературный процесс в России. [Электронный ресурс] // URL: http://www.hi-edu.ru/e-books/xbook699/01/title.htm
16. Сюндюков Н. К пониманию осцилляции в метамодернизме: Ахиллес догонит черепаху. [Электронный ресурс] // URL: https://metamodernizm.ru/oscillation/
17. Тёрнер Л. Манифест метамодерниста. [Электронный ресурс] // URL: https://metamodernizm.ru/manifesto/
18. Эпштейн М. Нулевой цикл столетия. Звезда 2006, 2.
19. Эпштейн М. Скрипторика. Введение в антропологию и персонологию письма. НЛО 2015, 1(131).
20. [1] Эпштейн М. Скрипторика. http://magazines.russ.ru/nlo/2015/1/22e.html
21. [2] Караченцева Т. «Смерть Автора»: М. Бахтин против Р. Барта
22. [3] Бойко М. Взлет и падение N-реализма ХХI век. Итоги литературного десятилетия [Электронный ресурс] // http://www.rospisatel.ru/sbornik.htm
23. [4] Лейдерман Н. Гипотеза о постреализме. https://ruskerealie.zcu.cz/2-8-texty-lipoveckij
24. [5] Мильчин К. «ТАСС». «Убить Бобрыкина»: что за книга получила главную российскую премию года. http://tass.ru/opinions/4788038
25. [6] Данилкин Л. Интервью для «АиФ».
26. http://www.aif.ru/culture/person/lev_danilkin_dlya_lenina_politika_to_zhe_chto_eksperimentalnaya_fizika
27. [7] Оробий С. Обзор книжных новинок от 05.02.2017. http://literratura.org/ev/2122-obzor-knizhnyh-novinok-ot-05022017.html

---

Автор: Анастасия Алейникова