До сих пор существует не так много художников, чьи работы или проекты можно вписать в концепт метамодерна, избегая мучительных сомнений. Пожалуй, самый лучший пример – сотворчество Люка Тернера, Шайа ЛаБафа и Насти Ронкко. Автор манифеста метамодерна, известный американский актер и финская перформансистка создали более 10 совместных арт-проектов, каждый из которых может быть определен приставкой “мета”.
Настя Саде Ронкко родилась в 1985 году, живет в Хельсинки и Лондоне, не только работает как художник, но и активно преподает в крупных вузах Великобритании и США. В середине ноября она посетила Россию, нам удалось с ней встретиться и задать ряд вопросов о конце истории, метамодернизме и границах искусства и реальности.
Ваше появление в Москве связано с Сезоном финского перформанса в Государственной галерее на Солянке, где вы представляете свои работы. Расскажите, какие темы и вопросы вы раскрываете в своих видеоперформансах и как они отражают новую «структуру чувственности»?
Все мои истории – о чувствах, эмоциях и ощущениях. Что такое чувство само по себе и как разные чувства проживаются в обществе и проявляются в разных социальных взаимодействиях, например, в повседневной жизни, политике, в любой другой сфере? Я стремлюсь исследовать идеи – нежности, любви, заботы, родства, близости и присутствия. Дело в том, что эти чувства и эмоциональные связи в наше время остаются недооцененными, хотя в жизни практически все с ними соотносится. Мне кажется, что то, как мы действуем гораздо больше обусловлено нашими чувствами, чем нашим разумом. Это и есть как раз та тема, которую я стараюсь исследовать в своих работах.
Думать, будто все сказано и нет возможности создать нечто новое – просто устаревший способ мышления, грустный, старый и совсем ненужный.
Мой последний проект называется «Все, что еще случится». Я путешествовала (уже начала и буду продолжать) по разным местам и странам мира, которые были в той или иной мере, тем или иным образом разрушены. Это могли быть последствия изменений климата, каких-либо взрывов или других техногенных объектов и процессов. В каждом таком пространстве я проводила одиночный пикет. В руках у меня был картонный плакат, на котором были сообщения, только при первом взгляде напоминающие политический протест. Это были неопределенные, двусмысленные и поэтические высказывания, например, «У нас все было нормально», «Кое-что о карме», «Реки, которые вы не полюбите» и другие. Все они адресованы будущим поколениям, которые, как мне кажется, достаточно открыты идеям перемен, чтобы остановить стремительные процессы разрушения природы.
Как вы думаете, чем может заниматься художник после «конца искусства» и «конца истории»? И как вы для себя решили постмодернистскую проблему, что все сказано и сделано?
Я так не думаю! Мы живем здесь и сейчас, это наша жизнь и наш мир. Каждое новое поколение обновляет запас идей, и они имеют дело с совсем другим миром, другими вещами и предметами. Мне кажется, что думать, будто все сказано и нет возможности создать нечто новое – просто устаревший способ мышления, грустный, старый и совсем ненужный.
Каждая работа связана с личностью ее автора. Да, у нас всех есть отсылки к чему-то прежнему, осознанные или нет, это наш бэкграунд. Однако, опора на историю – лишь основа, от которой мы отталкиваемся, поэтому идея метамодерна не о прошлом, не о конце или смерти истории и искусства.
Я думаю, что метамодерн – это больше о философии и структуре чувствования, это те вещи, которые происходят сейчас. Мы не можем взять одну работу или одно явление и точно определить их рамками метамодерна. Это скорее тот мир, в котором мы сегодня живем, это та структура, которая связывает разные идеи, предметы и культуры между собой.
Расскажите о своем пути к метмодернизму, каковы были предпосылки, что побудило вас заняться этой деятельностью.
Я пришла к этой идеи через Люка Тернера, с которым мы вместе работаем более 10 лет. Он был вовлечен в работу с Тимом и Робином (Тимотеусом Вермюленом и Робином ван ден Аккером), в результате чего в 2011 году Люк написал манифест метамодерниста, а затем стал со-редактором сетевого издания «Notes on Metamodernism». Таким образом это произошло, а я просто была рядом.
Все проекты мы делаем втроем – Шайа, Люк и я, – у нас нет никакого разделения.
Каково для вас значение идеи метамодерна?
Метамодерн для меня больше как фон, мои работы и проекты созвучны этому концепту, но я не пытаюсь искусственно встроить их в этот контекст. Эти идеи, чувства и настроения уже часть моих работ.
Многие ваши работы созданы вместе с Тернером и ЛаБафом. Ваша позиция и позиция Люка относительно метамодернизма ясна, но что позволяет Шайа ЛаБафа причислять к направлению матамодернизма? Ведь то, что он делает вполне укладывается в набор стратегий постмодернизма, например, эпатаж или феномен селебрити.
С 2014 года мы работаем вместе. Все проекты мы делаем втроем – Шайа, Люк и я, – у нас нет никакого разделения. Мы используем разные технические устройства, поэтому основная форма нашей работы – это медиа или видео перформанс, в рамках которого мы исследуем колебания современной культуры от апатии к соучастию. Названия наших проектов начинаются с хэштегов, поскольку они созданы для того, чтобы широко распространяться по сети. Это метаразмышления о влиянии новых медиа на человека, его чувства и эмоции.
Сам эффект шока вне нашего интереса, это уже то, что создает пресса, мы в этом никаким образом не участвуем. Публичная персона – Шайа, – и все то, что он делает, конечно, будет понято в другом, более широком, контексте, но это создается не нами, а массмедиа.
В чем новаторство творчества метамодерна, и какие практики вы используете, которых не знал постмодернизм или модернизм?
Я не думаю, что метамодернизм основан на радикально новых художественных техниках, люди используют знакомое и освоенное. Однако в то же время, очевидно, что сегодня мы используем интернет отличным образом, чем делали это прежде. Интернет становится задействованным в самых разных практиках и сферах: от искусства до политических выборов, от повседневности до экономики. И это очень новая вещь, мы только начинаем понимать, что же это такое.
Метамодернизм это не идеология, а открытый подход к изучению мира. Я не могу сказать, что отдельные идеи, техники, практики или стратегии связаны с метамодернизмом, например, живопись или перформанс могут быть записаны в набор техник как метамодернизма, так постмодернизма. Метамодернизм это не о техниках, а о чувствительности, о том, что исследует эта живопись или этот перформанс, обо всем том, что вы делаете.
Некоторые видят метамодернизм как некую новую радикальную открытость. Как вы относитесь к последствиям такой открытости, которая может переходить в опасность для художника?
Я даже не знаю, мне кажется, все люди очень милые, и я не сталкивалась с такой проблемой!