16 марта в Школе культурологии НИУ ВШЭ прошел круглый стол «Преодолевая логику «пост»: альтер-, цифро- и метамодернизм».
Ян Левченко (НИУ ВШЭ), Борис Клюшников (РГГУ, ГЦСИ), Кирилл Алексеев (МГТУ им. Косыгина), Алексей Масляев (MМоМА) и Степан Козлов (МГУ им. Ломоносова) провели дискуссию, посвященную преодолению логики постмодернизма в современной культуре, философии и искусстве.
В аудитории собралось более 120 человек, чтобы послушать и поучаствовать в обсуждении следующих вопросов: Почему не работает теория постмодернизма применительно к современности? Какие общие тенденции можно выделить в развитии культуры? В рамках какой теории сегодня можно говорить о современном искусстве? Почему постмодернизм мертв, и что придет после?
Каждый из спикеров предложил свой уникальный подход к описанию и анализу современности, слушатели смогли задать уточняющие вопросы и выбрать что-то «свое» из предложенных идей и концепций, а также наметить ряд авторов, книг и спектаклей, с которыми они планируют познакомиться.
Степан Козлов
Как только я прочитал этот текст-отзыв о круглом столе «Преодолевая логику «пост»», на котором я имел удовольствие выступить, я понял, что когда-нибудь буду обязан написать на него ответ. Для этого было несколько причин:
Первое: несколько человек и так настойчиво упрашивали меня присовокупить к своему выступлению текст. Этот комментарий — не совсем то, что они или я ожидали, а скорее попытка ответить на ряд конкретных вопросов, которые были неявно заданы мне Иваном Русановым в его рецензии.
Второе: в описании моего выступления Иван — автор этой рецензии — выступает против двух базовых картезианских добродетелей — ясности и отчётливости. Мне хотелось бы осветить те концептуальные точки этого события, которые он намеренно или ненамеренно затемнил.
Третье: мне бы хотелось подвергнуть сомнению базовый тезис Ивана, согласно которому «Степан Козлов проиграл, и в схватке с другими участниками круглого стола у него не было шансов, потому что против него единым фронтом стояли Уважаемые Люди.»
Четвёртое: я бы хотел помочь Ивану в реконструкции событий круглого стола — в ряде описательных конструкций текста у него возникают с этим проблемы, тезисы докладчиков меняют хозяев, а порядок выступлений путается.
Иными словами, мне хотелось бы прояснить свои и чужие тезисы, а также восстановить ряд провалов, намеренно или ненамеренно созданных Иваном в описании самого события.
Это не самая простая задача — текст Ивана плох во всём, кроме одного: он, пусть и ненамеренно, с потрясающей точностью и перформативностью описывает то, что современные социальные эпистемологи называют «умножением гибридов». Для ясности: описание «умножения гибридов» можно легко найти в начале одной из книг, на которую я ссылался в своём выступлении. Я говорю о «Нового времени не было» Бруно Латура:
«На четвертой странице моей ежедневной газеты читаю: в этом году меры, предпринимавшиеся над Антарктикой, не привели к положительным результатам: дыра в озоновом слое угрожающе растет. Продолжая чтение, перехожу от химиков, занимающихся проблемами высших слоев атмосферы, к генеральным директорам компаний «Атошем» и «Монсанто», занятых реконструкцией своих поточных линий, что должно помочь и избавиться от ни в чем не повинных хлорофлюорокарбонатов, обвиняемых в преступлениях против экосферы. Несколькими абзацами ниже речь идет о лидерах развитых индустриальных стран, вмешивающихся в химическое производство, холодильную промышленность, производство аэрозолей и инертного газа. Однако внизу колонки обнаруживаю: метеорологи больше не соглашаются с химиками, а говорят о циклических колебаниях. Теперь уже производители не знают, что им делать. Главы правительств также находятся в недоумении. Надо ли продолжать ждать? Или уже слишком поздно? А дальше — страны третьего мира и экологи добавляют свою ложку дегтя и говорят о международных договорах, правах будущих поколений, праве на развитие и мораториях. Таким образом, в одной и той же статье смешиваются химические и политические реакции. Одна и та же нить связывает самую эзотерическую науку и самую низменную политику, бесконечно далекое небо и завод в пригороде Лиона, глобальную опасность, ближайшие выборы или грядущий административный совет. Масштабы, ставки, сроки, акторы здесь не сопоставимы друг с другом, и тем не менее они вовлечены в одну и ту же историю.»
Что такое «умножение гибридов»? Это процесс, в котором разные типы речи встречают друг друга: на одной газетной странице смешиваются политика, экономика, философия, социология — нельзя разобрать, где находится чистое знание, а где — загрязненная смесь.
Примерно то же самое происходит и со статьёй Ивана: в этом смысле этот отзыв — рецензия — это классическая газетная статья, алхимическая смесь разнородных и загрязнённых компонентов. Если ты находишься внутри такой — нельзя понять, с какой точки начать критику. Взять, к примеру, этот пассаж:
«Речь Кирилла Алексеева, выступившего вторым, кардинальным образом отличалась от остальных спикеров, затрагивала не абстрактные рубежи мысли, а реальное состояние действительности художественного мира.»
Что критиковать здесь в первую очередь? То, что в изложении нарушен порядок выступления спикеров, и автор поменял мой доклад и доклад Кирилла Алексеева местами? Или, возможно, стоит критиковать имплицитную метафизику, заложенную в его тезис о «реальном состоянии действительности художественного мира»?
Гибриды множатся, и описание идёт дальше, снова смешивая различные типы речи в противоречивое чудовище Франкенштейна:
«Следующее выступление спикера Степана Козлова было полностью посвящено философским обоснованиям истории возникновения, теории, манифесту и структуре метамодерна. От греческих философов до Хайдегера и вплоть до специфики «заметок» Вермюлена и Ван дер Аккера.»
«Философская лекция оказалась довольно неприметной по сравнению со следующим докладом Яна Левченко, разгромившего тезисы молодого ученого из МГУ.»
В моменте перехода от первого абзаца ко второму мы наблюдаем бросок от не совсем точного описания (моё выступление затрагивало Хайдеггера, греческих философов и специфику “заметок” лишь своим концептуальным краем – само “тело” речи было подчёркнуто лишено ссылок на определённых авторов, а если они и были упомянуты, то, скорее всего, это были спекулятивные реалисты) к эмоциональной оценке — “Степан был разгромлен”.
На этой точке может показаться, что рецензия меня разозлила, и эта злость заставила меня взяться за написание этого текста. Это не так – я получил удовольствие от того, что, несмотря на явную идеологическую неприязнь автора по отношению ко мне, не упустил из текста тот факт, что после моего выступления меня окружила толпа интересующихся слушателей.
Более того: мне было приятно от того, что меня выделили из всех докладчиков, превратив моё выступление в «явленное отсутствие», убрав из текста любые его упоминания, кроме трёхстрочного реферата. Как показывает практика, такие жесты — это перверсивные формы признания, а признание — это всегда приятно.
Теперь вновь к тексту. Гибриды продолжают множиться, пробуждая из могилы самого Людвига Витгенштейна:
«Было заметно, как молодой философ из МГУ Степан Козлов, слушая доклад профессора Левченко, не скрывая улыбки, кивал, осознавая силу своего оппонента и невозможность противостоять его тезисам.»
Причём здесь Витгенштейн? Именно он занимался проблемой, которая оказалась имплицитно заложена Иваном в описание моей позы, моей улыбки и моего отношения к тезисам Яна Левченко, которому в этом тексте достаётся незавидная позиция Уважаемого Человека (мне кажется, что во всей этой ситуации именно Ян должен быть обижен больше всего: автор превратил его в неостановимый и агрессивный каток, сметающий со своего пути обидчиков и апологетов метамодерна; я думаю, что сам бы он выразил против такой роли протест).
Но вернёмся к Витгенштейну. Именно ему принадлежит «тезис зубной боли», согласно которому мы не можем на самом деле знать, чувствует ли человек ту же боль, что и мы. Его ощущения скрыты в его мире приватных состояний, и добраться туда, при всём нашем желании, мы не можем.
Но Иван совершает смелый метафизический прорыв в духе спекулятивного реализма: он с потрясающей точностью вскрывает мой мир приватных состояний, описывая то, что описать нельзя — духовную боль проигравшего спор сознания, которое в какой-то момент поняло, что метамодерн — это пустые идеологические иллюзии.
Читаю текст дальше: благодаря последним пяти абзацам становится ясен жест устранения моего выступления из общей структуры круглого стола; вместо того, чтобы создавать между моими тезисами и тезисами других докладчиков диалог, Иван совершает хакерский жест — он подсаживает в четверичную структуру, в которой существуют наши доклады, своё понимание метамодернизма:
«По завершению круглого стола молодой философ Степан Козлов был окружен толпой последователей метамодерна, дискурс с его участием продолжался уже за стенами аудитории. Несмотря на давление со стороны научного академического сообщества, данное течение философской мысли получило большой интерес у молодежи. Что касается меня, то я разочарован относительно метамодерна. Оказывается, если художник сделал принтер, который наносит краску на холст, реагируя на движение зрителя рядом, то, согласно философии «мета», автором может являться и случайный прохожий, и горе-художник, и даже этот робот. Эта философия крайне удачно снимает ответственность, а благодаря «принципу маятника» притворяет безобразное образным.»
Если честно, я теряюсь в догадках, откуда Иван взял этот пример с роботом. Посоветовавшись с друзьями и проведя глубинное исследование этого вопроса, мы выяснили, что, скорее всего, «пример принтера» был взят им из одной из бесчисленных гифок, что множатся «Вконтакте» в пабликах, посвященных современному искусству. Хотя такой жест отражает современную логику искусства, согласно которой соавтором художественного объекта может стать кто угодно («мы возьмём пример из gif-файла, превратив текст-отзыв из авторского в текст, который построен благодаря другим обитателям интернета»), всё же он несколько грешит точностью. Метамодернизм не снимает ответственность — в отличие от постмодернизма, он не признаёт любую точку зрения верной (это с необходимостью ведёт к упразднению понятия истины). Метамодернизм также и не модернизм: он разнонаправлен, его существование — это вечный поиск удачных обстоятельств, в которых будет высказано невысказанное.
Повторяю: я получил удовольствие и от выступления на круглом столе, и от чтения обличающего меня текста. Несмотря на то, что он написан в достаточно неряшливой, неуверенной и неточной манере, в нём есть что-то, что является действительно ценным для того, кто мыслит манифестами: попытка спорить. Спор — это второй этап медленного и нестабильного процесса признания, в котором на первом этапе тебя просто не замечают.