Что придёт на смену постмодернизму?

Ученый или философ, способный дать адекватное название тому концептуальному состоянию и содержанию в культуре в целом и философии и ценностям в частности, которые идут на смену эпохе постмодерна и отражающему его интеллектуальному течению постмодернизма, оставит свое имя в истории примерно так же, как и Д. Белл с его теорией постиндустри­ализма или теоретики информаци­онного общества Ю. Каяши, Т. Уме-сао, И. Масуда, Ф. Махлуп, А. Тоффлер, Г. Кан. Однако пока такого названия нет, приходится пользоваться терминами, которые, понятно, условны и паллиативны.

С точки зрения философской картины мира и философских подходов изменения в мире могут быть описаны и объяснены примерно следующим образом. В целом радикально меняется общий (культурный, социальный, духовный, экономический, политический, технологический и т. д.) концептуально осмысливаемый контекст человечества. Последние лет 30—40 представители практически всех областей социально-гуманитарного знания в разных странах обсуждают различия между эпохами (проектами) модерна и постмодерна. В философии это примерно соот­ветствует уяснению различий между модернизмом и постмодернизмом. В этих дискуссиях все больше приходит осознание того, что уже и мировоззрение, и ценности постмодер­на и постмодернизма исчерпывают свой потенциал, а категории модерна и постмодерна не справляются с осмыслением реальности, не успевают за ее вызовами. Кристаллизуется иная система координат, которую ряд специалистов (Н. Маньковская, А. Бузгалин, Д. Ритцер, В. Курицын, М. Эпштейн, Д. Пригов, Ф. Мофра и др.)1 условно называют постпост­модерн.

Правда, иные исследователи справедливо полагают, что эта новая па­радигма «все равно выстраивается в предсказуемой прогрессистской модели, что по умолчанию предпо­лагает непререкаемость линейного векторного пути от человека модерна к следующему за ним человеку пост­модерна и затем постпостмодерна, так что пост- здесь по большей части воспринимается лишь во временном, а не в каком-либо качественном смысле». В качестве преодоления такого подхода предлагается по крайней мере хотя бы рассмотреть две иные модели — альтермодерн и трансмодерн которые, впрочем, хотя и имеют свою онтологию и эпистемологию, пока, пожалуй, конкуренции постмодерну в период его расцвета не составляют.

Постпостмодерн: причины возникновения

Однако обращение к постпост­модерну все же имеет свои сущест­венные резоны. Именно потому, что постмодерн не поспевает за той реальностью, которая, во-первых, хотя бы отчасти близка, понятна и осмыслена в российской культуре, а во-вторых, во многих отношениях (разумеется, не во всех) является более развитой (Запад, Север), чем где бы то ни было, более чем уместно рассмотреть, что же придет ему на смену именно в этой части мирового социума и культуры.

Мир постмодерна противоречи­во меняется во всех своих основных составляющих. Прежде всего трансформируются   общество, человек, культура. Общество постмодерна, преображаясь, не только не соответствует собственным идеалам плюра­лизма, глобализма, свободы, но скорее углубляет все те противоречия, которые приписывались эпохе модерна и против которых постмодернизм так активно выступал. При этом парадокс заключается в том, что человек, меняя облик, привычки, культуру, ментальности, идентичности, вместе с тем представляет собой все ту же сложную диалектику добра и зла, которая отчетливо просматривалась и три-четыре тысячи лет назад, а скорее всего и намного раньше, еще в дописьменный период.

Основой уходящего постмодерна (и постмодернизма) стала ориентация на индивидуальный мир человека, предпочтение интересов и прав личности интересам и правам группы и общества. Фрагментация общества вплоть до отдельного человека — так можно логически выразить сквозной принцип постмодерна. Доведенная до предела, эта логика приводила к отрицанию существо­вания плохого и хорошего, правильного и неправильного, добра и зла, высокого и низкого. Внешним проявлением этой логики стало стремление актуализировать весь мировой опыт, весь культурный багаж, включить его в современность, но в виде ироничного цитирования «прошлых побед», вольной интерпретации. Посыл «бери от жизни все» можно счесть месседж-слоганом пост­модерна. Если каждый «возьмет от жизни все», не мешая соседу делать то же самое, — тем самым сформиру­ется общество благополучных, удов­летворенных жизнью людей.

Исчерпание постмодернистского импульса произошло быстро — уже в середине 1990-х годов ситуация стала переопределяться в разных измерениях: технологически (Интернет стал мощным и значительным фактором социальной жизни); политически (теоретический и практический крах влиятельного ранее неолиберализма был признан практически по­всеместно); социально (радикализа­ция среднего класса, рекрутируемого прежде всего из среды «массового человека», который в свою очередь в отдельных отношениях преодолевает свои худшие черты и обретает иден­тичность более высокого порядка); культурно (актуализация фундамен­тализма, причем не столько религиоз­ного, сколько экзистенциального, обращенного к надежным и понятным нормам и ценностям); эстетиче­ски (новый натурализм, воскресший неоакадемизм). Хаос (один из ведущих посылов постмодернизма) стал расцениваться не только как совокупность неограниченных возмож­ностей развития, но и как фактор, повышающий социальный риск. Эта интенция, кстати, очевидно родственна вполне традиционному мотиву в западной мысли, которая в последнее столетие приветствовала и разра­батывала скорее идею эволюции, нежели революции.

Эклектика, в том числе мультикультурная, лелеемая и культивиру­емая постмодернизмом, не привела к созданию нового единства, но способствовала противоречиям и конфликтам «у родного порога». Этнически новый, пришлый человече­ский субстрат во Франции, Германии, Нидерландах, Бельгии и т. д., перехо­дя некую количественную меру, не слишком толерантно сосуществует с коренными гражданами этих и других стран Старого Света, вызывая социальную напряженность и дискомфорт и представляя в конечном счете угрозу национальной и европейской идентичности.

Новые технологии позволили перейти от игры с реальностью (как в постмодернизме) к изменению реальности на практике. Уместно вспомнить политические «флэшмобы» 2010—2012 годов (арабские «революции» в ряде стран Северной Африки и Ближнего Востока, протесты в России и т. д., а еще раньше — в Сербии, Грузии, Киргизии, на Украине), значительную роль в которых сыграли коммуникационные каналы — социальные сети, СМИ, мобильные телефоны. Факт мощного влияния «продвинутых» информационных технологий на общество во всех его измерениях сегодня общепризнан и включен в непосредственную практику всех заинтересованных субъектов, а также является предметом теорети­ческого осмысления.

Постпостмодернизм и его составляющие

На таком социокультурном фоне на рубеже ХХ—ХХI веков в интел­лектуальной среде стала выкристаллизовываться совокупность взглядов и концепций, получивших название «постпостмодернизм». Несмотря на отсутствие иного, более удачного наименования и распространенный скепсис, исследователи занимаются проблемами идентификации его составляющих. Пока обозначились четыре компонента постпостмодер­на:

  1. Виртуализация пространства социальных взаимодействий;
  2. Созидание технообразов, служащих своеобразными аттракторами соци­альных взаимодействий;
  3. «Глокализация» сообществ в рамках глоба­лизации;
  4. Транссентиментализм.

Это «четыре кита», на которые он опирается. Рассмотрим их несколько подробнее.

Виртуалистика. Виртуальный мир не столько поражает новизной и пародирует, сколько замещает реальность. Он претендует на статус реальности как таковой, в оцифрованном мире люди и играют, и осуществляют свою жизнедеятельность — вполне насыщенную, если и не совсем еще полноценную. Невозможно представить себе, например, обучение пилотов и космонавтов или даже автомобилистов без современных тренажеров на основе виртуалистики, имитирующих реальность с высочайшей степенью достоверности. В Сингапуре транспортное движение практически полностью регули­руется компьютерами и не требует вмешательства людей. Все больше входит в практику общение и связь посредством телекоммуникаций (образование, телемедицина, конференции, личное общение и т. д.). Обыденные  представления людей в условиях виртуального мира, социальных сетей мультиплицируют­ся. Появляются совершенно новые возможности манипуляции массовым сознанием, причем не только со стороны власти или владельцев СМИ, но и индивидов.

Технообразы (термин французско­го социолога и культуролога А. Кок-лен) представляют собой нематериальные, подвижные и нестабильные объекты, создаваемые в сетевом про­странстве одними пользователями, изменяемые другими. В результате такой интерактивности все становятся соавторами, активным началом, субъектами социального действия. Этот объект живет независимо от автора, является плодом «коллективно­го разума», но его многочисленные авторы и поклонники ощущают его своим творением, отражением своих мыслей и чувств. Происходит как бы диффузия, «интерференция» творца и аудитории, появляется некое новое образование (кентавр), ориентиро­ванное на коммуникацию и потому реализующее себя в сети в виде некого коллективного субъекта социального действия.

Главная функция технообразов — быть аттракторами социальных вза­имодействий, способствовать выбору самоорганизующейся системой одного из вариантов развития. В негативном плане технообразы, с одной стороны, могут формировать инфор­мационную повестку, часто не имеющую ничего общего с реальностью, но способную реализовать себя в виде некого коллективного субъекта социального действия, и не только в сети, но и на улицах; с другой — стать элементом информационных войн, в которых происходит захват не территории и сырьевых ресурсов, а сознания и культуры, вплоть до изменения ментальности, идентичности, нацио­нального психо- и генотипа, матрицы социального и государственного устройства.

Состояние и содержание пост­постмодерна формируется в рамках глобализирующегося социального пространства и вместе с тем его глокализации по разным основаниям. Постмодернизм распространял необходимость учета уникальности на отдельную личность, постпостмо­дернизм переводит этот принцип на уровень социумов разных типов, что, впрочем, не столь уж и ново. Фактически в постпостмодернизме глокализация понимается как акцентирование социальной (а не ин­дивидуальной) уни­кальности в рамках глобального соци­ального простран­ства. Классический пример — Япония, Южная Корея, Синга­пур, Гонконг и т. д. Все они присутствуют в глобализирующемся пространстве и вме­сте с тем остаются глубоко националь­ными социумами, со­храняющими прежде всего свою культуру и идентичность, хотя и впитывают неизбежные элементы глобальной культуры.

Содержательная сторона пост­постмодернизма — транссенти­ментализм, отражающий напря­жение и усталость от постоянных деконструкций нонклассики, про­длившейся более ста лет. На прак­тике это — отражение стремления к возвращению к очевидным ценно­стям, лиризму, более или менее ува­жительному, а не иронично-сте­бовому цитированию «высоких» образцов, деидеологизация истори­ческого наследия, надежда на приемлемое будущее. В этом отноше­нии даже гламур, вероятно, — более постпостмодернизм, чем собственно постмодернистская эстетичес­кая ориентация, ведь «шик и блеск» воспринимаются его адептами уже почти без иронии, всерьез. Но гламур слишком далек от «вечных ценностей», сентиментальности, академизма. Сегодня ему на смену приходит новая — «ванильная» (условно) — эстетика. Ее наивная искренность, ожидание хорошего будущего, желание повседневной «утонченной красоты» ближе к постпостмодернизму, чем «класси­ческий гламур». Как ни странно, значимой эстетической базой для формообразования в постпостмодерне могут стать элементы соцреализма. «Большой стиль» вызывает сегодня интерес самых различных, в том числе рафинированных, аудиторий. Еще один перспективный вариант и интенция постпостмодернистской эстетики — ностальгия. Огромный успех в 2011 году фильма «Артист», стилизованного под немое кино, не кажется случайным. Успех «Бурановских бабушек» на конкурсе «Еврови­дения» в мае 2012 года — из того же ряда. В этом же конкурсе участвовал 75-летний Э. Хампердинк, звезда западной эстрады 1960—1980-х годов.

Итак, человек общества постпост­модерна будет находиться:

  1. В про­странстве интерактивного виртуаль­ого воздействия;
  2. Это социальное пространство будет предполагать в качестве одного из элементов коммуникации создание технообразов разного типа, соавтором которых станет управляемая аудитория и которые будут выполнять роль аттракторов;
  3. Духовная культура и аксиология такого социума и человека будет предполагать приоритет «вечных ценностей», «светлого будущего», концепт счастья и т. п., снижающих ощущение риска повседневности. Эстетически эта аксиология будет, возможно, выражена в рамках некоторого нового «большого стиля», исторической основой для которого может стать неоклассицизм в разных его вариантах.

Специалисты социально-гумани­тарного профиля пока не работают или работают очень ограниченно с парадигмой постпостмодернизма. Но вот Д. Ритцер, автор концепции «макдональдизации», в своей книге говорит о тенденции к постмакдональдизации, переходу к иному принципу социального устройства и управления, который, правда, еще плохо просматривается.

Впрочем, социокультурная динамика сегодня столь высока, что через только намечающуюся идейную и эстетическую платформу постпост­модернизма общество может просто «перескочить».

Современное общество, элиты и исследователи не могут не считаться с тем, что одной из главных экзистенциальных проблем социума является массовый человек. Сегодня он — доминанта, он активен и инициативен во всех своих проявлениях, в том числе в области духовной культуры. Он плавно «перетекает» из общества модерна в общество постмодерна, и теперь уже — постпостмодерна. Прежде всего из его рядов рекрутируется средний класс. По своей сути массовый человек не авторитетен, а авторитарен. Авторитет наделяет человека уважением; авторитарность требует (тщетно) уважения. Личность идет вглубь; массовый человек скользит по поверхности, принимая за открытие и истину первую родившуюся мысль. Авторитет не нуждается в лишних украшениях (наградах, званиях, почитании); авторитарность не может без них обойтись. Авторитет открыт и искренен (потому он и авторитет); авторитарность секретничает и интригует. Авторитетный человек ставит принципы выше правил, реальные достижения выше, чем статус; автори­тарный — с точностью до наоборот. В результате склонность к лицемерию массового человека взяла верх над открытостью и искренностью в современном мире, а свобода — над необходимостью и ответственностью, хотя и не устранила и неспособна устранить их полностью.

Все эти и другие черты массово­го человека пока больше склоняют к пессимизму, нежели к оптимизму. Вместе с тем в природе массового человека заложен потенциал его соб­ственного преодоления. Движение в сторону постпостмодерна оставляет надежду на успешное решение части из немногих здесь рассмотренных и других проблем общества эпохи модерна и постмодерна. А поскольку все эти процессы происходят в обществе, которое является не только самоуп­равляемым, но и прямо управляемым (в разных странах в разной степени и с разной эффективностью), было бы теоретическим упущением не связать между собой эти факторы.

Постпостмодернизм и принципы социального управления

В контексте управления вообще и социального (управления социумом) в частности движение к постпостмодернизму означает, что качество этого управления должно меняться. Это будто бы очевидно, однако важно уяснить, как именно оно должно меняться. Здесь пока много неясного. Для современного общества и изме­нившегося человека магистральным путем управления является не столько власть, предполагающая прямое принуждение и подчинение, сколько влияние, основывающееся на принятие управляемой системой управля­ющего воздействия со стороны уп­равляющего субъекта. Это означает, что управленческое решение и действие должны по крайней мере кор­респондироваться с ментальностью и интересами управляемого социума или его управляемой части, в макси­мальной мере соотноситься с ними. В этом контексте существенно, чтобы управленческое воздействие было «переведено» на язык системы ценностей управляемой системы, адекватно соотносилось с социальными ожиданиями, мотивами, нормами составляющих ее людей, культурными архетипами и матрицами социально-государственного устройства общества. Это означает, что жесткая сила власти будет, видимо, постепенно заменяться «мягкой силой» влияния — формированием убедительных идеалов, ценностей, образов, проектов, доверия, согласия, солидарности, культурным воздействием, убеждением, реальным практическим действием, личным примером элиты и т. д.

Это повышает шансы на то, что решение и управляющее воздействие будет внутренне принято социумом и людьми и окажется эффективным, а философская рефлексия по поводу движения от постмодернизма к постпостмодернизму не станет пустым, никому не нужным занятием.


Автор: Митрошенков Олег Александрович, доктор философских наук, профессор кафедры философии РАНХиГС при Президенте РФ.
Источник: Интернет-награда «Просветитель России»